Наши новости

Конечно, не сразу, не в июле и не в декабре, но год за годом, в течение трех-шести лет будет нарастать цепная реакция упрощения, утраты способности делать то, что называют высокотехнологичной продукцией. Какова, если коротко, ситуация? Первое. Четверть века мы теряли технологии, научные школы. Теряли продукцию. В январе 2015 года мы сделали 1 (один) трамвай на всю страну. С марта упоминание о трамваях исчезло из статистических сборников. В апреле на всю страну было изготовлено 183 металлорежущих станка. В пересчете на год это 5–10% потребности. Второе. В России довольно новое оборудование. Средний возраст машин и оборудования в России – 11,2 года (Росстат, 2013). Модернизация состоялась! Но в основном за счет импорта: сырье обменивалось на станки и оборудование, как и в 1930-е годы. Правда, в отличие от наших отцов и дедов мы не купили себе способность «производить средства производства». Доля импорта в станкостроении – более 90%, в тяжелом машиностроении – 60–80%, в электронной промышленности – 80–90% (Минпромторг, 2014). Третье. Это значит, что способность удерживать технологический уровень экономики России, если хотя бы ориентироваться на показатели 2014 года, на 80–90% зависит от а) импорта сервисов (обслуживание, ремонт) и б) замещающих поставок из-за рубежа по мере морального и физического износа всего, что сейчас качает нефть, льет металл, рубит, вытачивает и строгает. Четвертое. У нас сложилась модель экономики «обмена сырья на бусы». Даже с Китаем. Легкость и дешевизна приобретения оборудования (при переоцененном рубле до 2014 года) вытесняла научные школы, убивала собственные технологии, резко упрощала номенклатуру продукции. И это происходило в течение четверти века. Пятое. Мы находимся под «технологическим бойкотом», под санкциями. Импорт машиностроительной продукции из дальнего зарубежья снижается каждый месяц. В апреле 2015 года – минус 46,5%. Есть эффект «кругов по воде». Даже потенциально возможные сделки, формально не попадающие под санкции, не заключаются: западная сторона «беспокоится». Вдруг что-то нарушишь, сам не зная того? Вдруг эта технология двойного – не только гражданского, но и военного – назначения? Вдруг она попадет в Крым? И так далее. Кому нужны эти риски? Шестое. Где взять новое оборудование и технологии, когда Запад объявил технологические санкции? Нам говорят: в Азии, в Китае, Японии, Южной Корее. Но будут ли это технологии и оборудование первой руки? Не получим ли вторичные, третичные копии, тем самым закладывая еще большее отставание от США и ЕС? Мы аккуратно повторяем с Китаем модель взаимоотношений с Западом – сырье в обмен на продукцию с высокой добавленной стоимостью. Да и получим ли, учитывая, что Япония и Южная Корея – под военным зонтиком США, а Китай входит в тройку крупнейших торговых партнеров США и находится с этой страной в стратегическом диалоге? Страна собирается лететь на Марс, занимает второе место в мировом экспорте вооружений – разве это не высокотехнологичная страна? Разве не так? И все-таки, может быть, риски технологического коллапса, превращения в «большой Иран» преувеличены? Страна по-прежнему в космосе и собирается лететь на Марс, устойчиво занимает второе место в мировом экспорте вооружений – разве это не высокотехнологичная страна, которая опирается на способность все это делать самостоятельно, своими руками, своими мозгами? Разве не так? Давайте порассуждаем на эту болезненную тему подробнее, пользуясь всеми возможными публичными источниками информации, которые заслуживают доверия. Зависимость от чужих технологий Оборудование. «Станкостроение (доля импорта в потреблении, по разным оценкам, более 90%), тяжелое машиностроение (60–80%), легкая промышленность (70–90%), электронная промышленность (80–90%), фармацевтическая, медицинская промышленность (70–80%), машиностроение для пищевой промышленности (60–80%)» (Сергей Цыб, замминистра Минпромторга, http://www.rg.ru/2014/08/05/zameshenie.html «Российская газета», 05.08.2014). «Во многих стратегических отраслях промышленности доля потребления импорта оценивается на уровне более 80% и создает потенциальную угрозу как для национальной безопасности…» (Там же). Инструмент. «Новейшее оборудование, поставляемое на предприятия ОПК (оборонно-промышленного комплекса), практически на 100% оснащено импортным твердосплавным инструментом. А инструмент – это “хлеб” промышленности» (22 октября 2014 года, заседание Комитета по станкостроительной и инструментальной промышленности Союза машиностроителей России). Импортным! Инструментом! Оборонка! Металл. «Массовая» доля импорта металлопродукции – 8–15%. По отдельным видам – на порядок выше. «В первом полугодии 2014 года доля импортной продукции в общем объеме потребления нержавеющей стали в России выросла до 68%» (ассоциация «Спецсталь», http://www.mc.ru). «Доля импорта во внутреннем потреблении составляла в 2011–2012 годах 62–66% по горячекатаному листовому прокату; 84,4–91,6% по холоднокатаному листовому прокату и 36,2–48% по сортовому прокату» (приказ Минпромторга от 5 мая 2014 года №839). Нержавейка. «В 2014 году потребление нержавеющей стали в России составило немногим менее 380 тысяч тонн, но из них только 114 тысяч тонн, или около 30%, пришлось на материал отечественного производства». Практически с нуля нужно создавать производство «специализированных бесшовных нержавеющих труб», «нержавеющего листового проката, прежде всего холоднокатаных рулонов» ( http://www.metalinfo.ru/ru/news/78264] Ассоциация «Спецсталь», 6 апреля 2015 года). Такие истории можно приводить для каждой отрасли. Великая деиндустриализация Настоящий провал у нас в том, что называется «производством средств производства для производства средств производства». Старое доброе марксистское именование станков, оборудования, инструмента, технологий. В мае 2015 года в великой России с ее 140-миллионным населением произведено: 167 штук металлорежущих станков (в феврале – 225), 239 штук кузнечно-прессовых машин (в феврале – 216), 526 штук деревообрабатывающих станков (в феврале – 371). Не тысяч штук, а просто штук. В 1970-х годах станки делали по двадцать с лишним тысяч штук в месяц. Нельзя обойтись без цитаты. Потерпите, пожалуйста: «Парк механообрабатывающего оборудования, обеспечивающий российское машиностроение, с 1990 года сократился примерно на 1 млн единиц и составляет сегодня около 1,3–1,5 млн единиц. В среднем за указанный период ежегодно из парка оборудования было выведено более 60 тысяч станков. Возраст более 50 процентов оборудования превышает 20 лет и скоро перейдет или уже перешел критическую отметку 26 лет, которая соответствует 100-процентному физическому износу оборудования… В последние годы быстро росла доля импорта во внутреннем потреблении станков и инструмента, достигающая сегодня почти 90 процентов». Это цитата из подпрограммы «Развитие отечественного станкостроения и инструментальной промышленности» на 2011–2016 годы, утвержденной постановлением правительства РФ №531 от 1 июля 2011 года. Итак, 1,3–1,5 млн единиц, 50% оборудования – возраст больше 20 лет, ежегодно выбывает 60 тысяч станков (2011). Производство (2015) – шесть-семь тысяч станков в год. В 10 раз ниже минимальной потребности. Доля импорта – 90% (2011). Все покрывается импортом. Все это может происходить только при великой убыли заводов, людей, технологий. Заводы, списанные в архив Таких историй, наверное, сотни. В конце 1970-х годов на Ленинском проспекте в Москве в несвойственном ему месте стоял гордый станкостроительный завод «Красный пролетарий» и отпускал в десятки стран на экспорт продукцию с ЧПУ (числовым программным управлением) и даже роботов. Я когда-то провел на нем два месяца, и они были полны запахами масла, серебряной стружки и столовских борщей. О, эти сумрачные цехи! О, этот бывший завод братьев Бромлей! Нынче там гипермаркеты, крупнейшие в Европе. А вот сообщение на сайте наследника братьев Бромлей – скромного ОАО «КП»: «Уважаемые партнеры! На внеочередном общем собрании акционеров ОАО “КП”, проведенном 31 января 2011 года, принято решение об исключении из основных видов деятельности Общества: разработку, изготовление, сбыт, монтаж и ремонт металлорежущего и другого производственного оборудования. Во исполнение принятого решения производство, выпуск оборудования, а также продажа комплектующих прекращены. По всем вопросам о предоставлении технической документации относительно оборудования (станков), ранее выпущенного ОАО “Красный пролетарий” (ОАО “КП”), просим Вас обращаться в Центральный архив научно-технической документации г. Москвы». В архив. Завод – это люди, которые его создали, в нем жили, с ним проживали жизнь. Очень стыдно. А вот на встрече промышленников с президентом во время Петербургского международного экономического форума выступает Павел Лепин, генеральный директор знаменитого Троицкого станкостроительного завода, пионера производства электрофизических и электрохимических станков, который в 2000-х годах опустел и стал выпускать закаточные машинки и ледобуры : http://www.kremlin.ru/events/president/news/49722 Сегодня Лепин гордится тем, что завод выкуплен заново и представляет собой малый бизнес числом 70 человек по совместному производству станков с Южной Кореей и Испанией. Это успех! Как совершить новую индустриализацию? Ответ на этот вопрос неизвестен. В начале 1990-х годов технологический разрыв между СССР и странами Запада официально оценивался на уровне 5–10 лет, может быть, за исключением ВПК. Сегодня этот разрыв гораздо больше как раз в том, что называется «производство средств производства для…» и так далее. Можно вложить миллиарды, можно закидать все деньгами, но вопрос не решится. Нужен опыт, складывающийся десятилетиями, технологии и средства производства мирового уровня, воспроизводимые на собственной основе. Соколы модернизации Ни одна модернизация в России не проходила без «контракта» с Западом. От XVII века до диктатуры пролетариата. Сталинская модернизация 1930-х годов была запущена в ход не только репрессиями и Гулагом, но и массовыми поставками из США и Германии – заводов, технологий, оборудования. Ее ключевая фигура – Альберт Кан, выдающийся американский промышленный архитектор, поставивший на поток более пятисот заводов в СССР. Было запущено массовое проектирование, массовое обучение советских инженеров, массовое копирование западной техники для производства в СССР. Контракт Кана с СССР составил $2 млрд (около $30 млрд по нынешним ценам). Сделал он это через созданный им в Москве «Госпроектстрой» и его филиалы по всей стране. В «Госпроектстрое» работало больше сотни американских специалистов и три тысячи советских, специально обученных. Производство заводов он поставил на конвейер. Это и есть основа советской индустриализации 1930-х годов. Есть масса сведений об этой истории, она хорошо задокументирована. Контракт Кана с СССР составил $2 млрд – около $30 млрд по нынешним ценам Но это далеко не всё. Откуда бралась начинка заводов? В 1931 году большая часть машиностроительного экспорта из Америки, Великобритании и США шла в Советский Союз. В 1930–1931 годах США направляли в СССР от 35% до 80% экспорта по разным видам оборудования. В 1932 году не меньше 90% машиностроительного экспорта из Великобритании попадало в СССР (Antony S. Sutton. Western Technology and Soviet Economic Development. 1930–1945. Hoover Institution Press, Stanford University. 1971). Доля СССР в вывозе германских машин составляла в четвертом квартале 1931 года по машиностроению в целом – 39%, по станкам – 62% (Ежегодник внешней торговли, 1932). В 1931 году экспорт из СССР составил 711 млн рублей. Все это – сырье. Продукты сельского хозяйства – 48%, в том числе 22,2% – хлеб. Лесоматериалы – 16%, нефтепродукты – 16,3%. Что еще? Сахар, жмыхи, консервы, железная и марганцевая руда, пушнина, спички, антиквариат, резина, обувь, ковры – этого по чуть-чуть. Даже тряпья на 2 млн рублей (Там же, стр. 94–99). Тот самый вывоз хлеба, который усугубил голод в стране. В 1931 году импорт в СССР составил 1105,0 млн рублей. Из них средства производства – 93%, оборудование – 60,1%. Основные торговые партнеры СССР в 1931 году по импорту – США (20,9%), Германия (37,2%), Великобритания (6,6%). По экспорту – США (2,8%), Германия (16,0%), Великобритания (32,8%), Италия (4,9%), Латвия (3,4%), Франция (3,5%). Все прозрачно, все ясно. Три самые важные для СССР страны в 1931 году – Германия, США и Великобритания. Вот как, судя по цитате очевидца, выглядел Уралмаш в начале 1930-х годов, где общий дизайн и ряд ключевых подразделений были спроектированы американцами: «Это был один из самых лучших – внешне – заводов, которые я когда-либо видел… В первом механическом цеху… четверть мили были забиты лучшим американским, британским и германским оборудованием. Он был лучше оборудован, чем любой из цехов “Дженерал Электрик”…» (Sutton, P. 36). Задача реальной экономики: кто осуществит прорыв? Как осуществить прорыв в условиях «технологического бойкота»? Экономист не сможет ответить на этот вопрос. Ведь это не денежная задача (капиталы найдутся), а «физическая» – из реальной экономики, из жизни сложнейших систем, решаемая с помощью конкретных людей, специалистов (а их все меньше и меньше с каждым годом), научных школ (а они исчезают), знаменитых институтов (а они продолжают умирать или погибать, консолидируясь), предприятий, имеющих многолетнюю историю (а их четверть века объединяли, консолидировали, упрощали, строили на их месте торговые и бизнес-центры, выпускали отверточные машины, сдавали в аренду и, наконец, физически теряли). «Это был один из самых лучших – внешне – заводов, которые я когда-либо видел» Как это сделать, не запасаясь концепциями и бумажными стратегиями на 50 лет вперед и не создавая бесчисленные корпорации, укрупняющие остатки того, что есть, и убивающие, может быть, самое ценное – «биологическое разнообразие» в инженерных системах, их конкуренцию друг с другом? Как это сделать при неслыханном упрощении образования, качества мышления в обществе и, значит, продуктов и технологий? Вывод, к которому мы объективно подходим, – необходимость перезагрузки отношений с Западом при открытых окнах, дверях и всего, что угодно, на Востоке, лишь бы появилась возможность совершить собственное, российское «экономическое чудо» (я писал об этом вот тут). Конечно, такую перезагрузку необходимо осуществлять с высоко поднятыми знаменами и при полном соблюдении своих геополитических интересов. Но постепенно, шаг за шагом следует переходить к другой риторике, другой экономической политике, формирующей в России сильнейшее поле притяжения для добросовестных, прямых иностранных инвестиций, которые неизбежно принудят западных (или восточных, каких угодно) «партнеров» менять и внеэкономический вектор своего поведения. Но это была бы совсем другая экономическая и финансовая политика. https://slon.ru/posts/53279

Сотрудники Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе предложили использовать стволовые клетки в борьбе в ВИЧ-инфекцией. Согласно данным, представленным в журнале Molecular Therapy, способность стволовых клеток к регенерации может активировать иммунный ответ организма на вирус. Авторы исследования смогли преобразовать гематопоэтические стволовые клетки, включив в их ДНК ген химерного антигенного рецептора (CAR). Этот рецептор направляет Т-клетки иммунной системы к ВИЧ, способствуя уничтожению инфекционного агента. После этого ученые ввели модифицированные стволовые клетки мышам, зараженным ВИЧ. гласно полученным данным, стволовые клетки успешно дифференцировались в зрелые Т-клетки, которые смогли эффективно уничтожать ВИЧ-инфицированные клетки. Ученые считают, что полученные данные подтверждают гипотезу о том, что модифицированные стволовые могут применяться для лечения хронической ВИЧ-инфекции у человека. «Мы надеемся, что однажды такой подход позволит ВИЧ-позитивным пациентам меньше зависеть от приема антиретровирусных препаратов без вреда для здоровья», — рассказал ведущий автор исследования Скот Китчен (Scott Kitchen). В настоящее время CAR-метод применяется только в доклинических испытаниях, однако ученые считают, что эффективность модифицированных стволовых клеток для человека может быть доказана в ближайшие 5-10 лет. http://medportal.ru/mednovosti/news/2015/07/01/294hiv/

семирная организация здравоохранения сообщила, что Куба стала первой страной в мире, которая смогла ликвидировать вертикальную передачу сифилиса и ВИЧ от матери к ребенку. Генеральный директор ВОЗ Маргарет Чен (Margaret Chan) назвала это достижение «одной из величайших побед в долгой борьбе с ВИЧ-инфекцией». С заявлением согласился исполнительный директор UNAIDS Мишель Сидибе. «Это праздник не только для Кубы, но и для детей и их семей во всем мире. Это доказывает тот факт, что эпидемию СПИДа можно остановить», — считает он. Согласно статистике, ежегодно у 1,4 миллионов ВИЧ-положительных женщин врачи подтверждают наступление беременности. При этом без необходимого лечения вероятность передачи вируса от матери к ребенку составляет от 15 до 45%. Это может произойти во время беременности, во время родов или при грудном вскармливании. В том случае, если будущая мама принимает антиретровирусные препараты, то риск вертикальной передачи вируса снижается примерно до 1%. Около миллиона беременных женщин заражены сифилисом. Известно, что эта инфекция может стать причиной возникновения серьезных патологий плода или его гибели. Существуют простые и доступные варианты диагностики и лечения заболевания, которые помогут женщине родить здорового ребенка. С 2010 года ВОЗ сотрудничала с Кубой в программе по ликвидации вертикальной передачи ВИЧ и сифилиса. В рамках программы Куба обеспечивала беременным пациенткам своевременный доступ к пренатальной диагностике, в частности, к анализам на ВИЧ-инфекцию и сифилис. В том случае, если тесты были положительными, то женщинам предоставяли необходимые лекарства, а после окончания срока беременности им делали кесарево сечение, а также находили замену грудному вскармливанию. «Успех Кубы вдохновит и другие страны, которые также должны работать над тем, чтобы ликвидировать передачу ВИЧ и сифилиса от матери к ребенку», — считает директор Панамериканской организации здравоохранения PAHO Кларисса Этьен (Carissa Etienne). http://medportal.ru/mednovosti/news/2015/06/30/284victory/

Доброго всем дня. У меня вот какая тема. Я живу в Германии и во время моего последнего посещения врача мне сообщили, что уже как 2-3 месяца назад принято решение, что терапию нужно назначать сразу не зависимо от показаний, единственное, что сама терапия зависить от уровня ИС. Якобы исследования показали, что уменьшается риск заболевания других болезней связанных со слабой иммунной системой. У меня 570 и по все законом логики я ещё не должна принимать терапию, но они настаивают. Вобщем я сказала что ещё подумаю пару месяцев. Хотелось бы узнать ваше мнение особенно тех кто принимает терапию

Вкладывать в деньги в российскую медицину в том виде, который она имеет сейчас, – что тушить костер бензином. Если представить гипотетическую ситуацию, когда все российские клиники в один момент будут обеспечены оборудованием по последнему слову техники и новейшими лекарствами, а работающие в них врачи получат такую же зарплату, как их коллеги в США, то, смею предположить, на качестве лечения большинства пациентов это отразится мало. Ощутимо улучшится лечение очень ограниченных групп больных, которым по сути необходимо лишь прибрести лекарство. Это дети с орфанными заболеваниями, пациенты с гемобластозами (с «раком» крови), больные с инфекциями, требующими введения современных внутривенных антибиотиков, а также несколько десятков тысяч пациентов с относительно редкими и тяжелыми заболеваниями, у которых обычные методы лечения были неэффективны и теперь они ожидают назначения сверхдорогостоящих препаратов (т.н. таргетных и биологических). Но миллионы пациентов, страдающих распространенными заболеваниями — ишемической болезнью сердца, гипертонией, язвой желудка, астмой и хронической обструктивной болезнью легких, мочекаменной болезнью и операбельным раком и многими другими, — вряд ли получат быстрое облегчение даже в условиях неограниченного финансирования здравоохранения. Рак, который не был выявлен из-за того, что врач не послал пациента на диагностику, не будет найден. Образование, пропущенное при обычном УЗИ или КТ, не будет диагностировано, даже если дать в руки врачу, его проводившему, аппарат экспертного класса. Врач скорой помощи, который сегодня не вводит тромболитический препарат при инфаркте (в столичном регионе они закуплены), не станет его вводить и при увеличении зарплаты. Невролог продолжит лечить пациентов хорошо известными ему «ноотропами» и «сосудистыми» препаратами, которые не имеют никакой эффективности, а терапевт будет назначать при обычной простуде «иммуномодуляторы» и «противовирусные препараты», которые не просто неэффективны, но и небезопасны. Лучшие модели эндоскопов в руках абдоминальных хирургов не сделают операции на брюшной полости эффективнее и безопаснее. И так далее. Уверяю вас, миллионы болезней останутся недиагностированными и еще миллионы случаев будут лечиться неправильно, так как успех в их лечении требует совсем не наличия сверхсовременного оборудования, лаборатории и новейшего лекарства, а грамотного врача, обладающего клиническим мышлением и знакомого с новыми методами лечения. В руках врача необученного применение сильнейших биологических препаратов может быть разрушительнее самой болезни. Критическое состояние российской медицины обусловлено, в первую очередь, кризисом медицинского образования, который имеет очень глубокие корни. В медицине остались единицы, среди них не более трети благодаря фанатичному отношению к профессии, а залогом выживания большинства стало умение «выбивать» финансирование. Очень многие профессора медицины, которые сейчас смотрят свысока на коллег и пациентов, были вынуждены многие годы преклонять колена перед властью и фармацевтической промышленностью. Их трудно осуждать — деньги позволили сохранить институты и кафедры. Но и побочный эффект был страшным: российские журналы под завязку наполнились ангажированными статьями, проплаченными промышленностью, доклады «ведущих ученых» на крупнейших конгрессах содержали неприкрытую рекламу фармацевтических препаратов, причем далеко не лучших. Практическая медицинская наука, не говоря уже о фундаментальной, впала в тяжелую зависимость от индустрии. В последовавшие «тучные» годы многие добившиеся успеха профессора словно забыли, зачем они с таким трудом доставали деньги, и перестали распределять сформировавшиеся потоки средств на «большую науку» и поддержание коллектива. Вместо того чтобы обучать молодых докторов и заниматься научными изысканиями, они предпочли гастролировать по стране с лекциями на спонсорские деньги и проводить не представляющие никакой научной ценности заказные исследования фармпрепаратов. Их использовали, чтобы продвигать лекарства на российском рынке и включать в ограничительные перечни (ЖНВЛП). Чтобы удостовериться в правдивости этих слов — откройте любой крупный российский медицинский журнал, прочитайте заголовки статей и хвалебные выводы. Последние два десятка лет перед врачами невероятно остро стояла этическая дилемма: либо ты «продаешься», либо ведешь нищенский образ жизни. Жизнь кафедральных сотрудников и преподавателей медицинских вузов, которые оставались верными моральным принципам, катастрофически ухудшилась. Тут нужно особо оговорить, что качественное образование врача стоит очень дорого. Настоящие врачи-ученые были отрезаны от научного знания: библиотеки не выписывали западную литературу, выписка научного журнала ($100-500 в год) или покупка статьи ($5-30 за штуку) считались роскошью. Новые российские книги и статьи в общей массе читать было практически незачем либо из-за низкого качества, либо из-за ангажированности. Параллельно нарастала прослойка «псевдоученых» с липовыми диссертациями. Некоторые из них были очень активны в научной среде и медиа, распространяя в корне неверную информацию среди врачей, привыкших с советского времени доверять «докторам наук из столицы». Кроме того, появление уникального класса ученых-мошенников привело к фактической девальвации системы научных степеней и званий в глазах научного сообщества. При этом наличие кандидатской или докторской степени служит обязательным условием для получения гранта, публикации в рейтинговом журнале или возможности читать лекцию для врачей. Образование молодых докторов в медицинских вузах и на кафедрах держалось во многом на преподавателях старой формации, которые могли даже в условиях кризиса передать молодой поросли медицинское знание. Но медицинская наука развивается очень быстро (ее достижения проникают в Россию с задержкой на 10-20 лет), поэтому знания учителей старой школы быстро устаревали. И речь здесь не только о высоких технологиях, а об обычной рутине, с которой врач сталкивается чуть ли не каждый день. Сейчас ситуацию дополнительно усугубляет курс на отделение учебного процесса от лечебной работы. Контакты студентов с больными предельно ограничиваются, обучение медицине происходит на муляжах и по учебникам, в больших группах. Обладающие наибольшим опытом кафедральные сотрудники, десятилетиями курировавшие палаты, массово отстраняются от практического ведения пациентов и научных исследований. Все это объясняется юридическими тонкостями и, конечно, очень выгодно главным врачам клиник, выстраивающим свою маленькую вертикаль власти. Большинство моих коллег, оставшихся в государственной медицине, одновременно совмещают лечебную, научную и организационную работу, а также преподают на кафедре. Помощь больным — в приоритете, в условиях цейтнота жертвовать приходится именно преподаванием: обычно обучение «передают» ординаторам и аспирантам, зачеты получают даже самые слабые студенты. Поэтому выпустившиеся из вуза счастливые обладатели «диплома врача», если не прикладывали экстраординарной воли к получению знаний, совершенно не готовы к лечению самых простых категорий пациентов. Отсутствие опыта у врача рождает страх перед новыми методами лечения, который не может быть переломлен, если у тебя нет учителя, который расскажет про побочные эффекты и методы их предотвращения. В некоторых областях медицины доктора, обладающие экспертным знанием о современных технологиях, вообще исчезли. И некому стало учить учителей, не то что рядовых врачей. Курсы повышения квалификации, которые мы обязаны посещать раз в пять лет для продления сертификата, представляют собой бутафорию. Знания, которые на них даются, подобны свету далеких звезд, который достигает Земли уже после того, как они погасли.. http://ej2015.ru/?a=note&id=27845#

Учиненный недавно показательный разгром фонда «Династия» запомнится надолго. Казалось бы: что может быть лучше – вместо «классово чуждого» Джорджа Сороса деньги на стипендии молодым и не очень исследователям выделяет Дмитрий Зимин, российский гражданин, лауреат Госпремии, основатель одной из крупнейших компаний страны! Но фонд его, скорее всего, будет закрыт (общественный совет лишь на некоторое время отложил решение о прекращении деятельности), а выдающийся филантроп уехал из России. Зачем это было сделано? Вопрос скорее должен звучать не «зачем», а «почему» – и в этом случае и он сам, и ответ на него наполнятся иным, более глубоким смыслом. Ученые и наука – часть общества и часть его повседневной деятельности. История знает, пожалуй, два типа взаимоотношения этой части и его целого между собой. Один тип возникает, когда общество оказывается в беде и понимает, что оно не может выжить без того, чтобы стать современным, и даже без того, чтобы как-то опередить своих конкурентов и врагов. В этой ситуации система, какой бы они ни была, готова пойти на любые уступки и компромиссы – достаточно вспомнить избирательное отношение к ученым в сталинское время, знаменитые «шарашки» и чудесные явления в них тех, кто, как казалось, уже сгинул в Гулаге. Второй тип возникает там, где наука является не только видом свободной человеческой деятельности, одним из многих, но и где общество понимает ее повседневную ценность, – в этом случае оно (как через централизованные фонды, так и через предпринимательскую заинтересованность) обеспечивает ученым приемлемый доход и, что намного важнее, свободу поиска и авторитет в профессиональной среде, а все остальное приходит само собой. История знает, пожалуй, два типа взаимоотношения этой части и его целого между собой Какими бы разными ни были эти два типа отношений науки и ученых с обществом, только они доказывали свою эффективность, причем по вполне понятной и очевидной причине: наука была нужна. Почему из лагерей сначала вернули конструкторов самолетов, потом ракет, а потом и тех, кто создал советскую атомную бомбу? Потому что власть понимала, что на кону стоит само существование той страны, измываться над жителями которой она считала своим монопольным правом. Почему в 1980 году в США был принят Patent and Trademark Law Amendment Act, позволявший ученым, работавшим за государственные гранты, регистрировать на свое имя полученные патенты? Потому что законодатели понимали: частные собственники скорее коммерциализируют свой продукт, а это через налоги окупит затраты сторицей. И все это лишь подчеркивает примитивное фундаментальное основание причины нынешнего отношения российской власти к науке: наука ей попросту не нужна. Это может показаться кощунственным и диким, но при ближайшем рассмотрении подход российской элиты довольно рационален. Россия вкладывалась в науку десятилетиями – и что получила? Российский (и то не вполне) Sukhoi Superjet 100 пока продается за рубеж со скрипом, исключением стал майский контракт на сто самолетов с китайцами, но его еще нужно исполнить. Танк «Армата», как доверительно сообщают нам китайские товарищи ( http://top.rbc.ru/business/09/06/2015/5576c8179a79472df0e959d7 ), использует не самые современные технологии и слишком дорог. У нас почти нет современных технологий нефтедобычи: вклад иностранных нефтесервисных компаний в российские проекты, связанные с горизонтальным бурением, составлял (до введения санкций) 56%, а в области технологий гидроразрыва пласта – 93% : https://slon.ru/economics/sanktsii_zamedlennogo_deystviya_ili_rossiya_v_neftyanoy_lovushke-1194826.xhtml Современные локомотивы мы собираем только по лицензии; компьютеров и средств мобильной связи не производим. При этом в стране столько денег, что можно позволить себе любой импорт, – в таких условиях финансирование прикладной науки является заведомо убыточным предприятием. Нужда в таковом появляется либо тогда, когда вы приближаетесь к передовым образцам (как происходит сейчас в Китае), либо когда пребываете в состоянии осажденной крепости. Мы сейчас ни в первой, ни во второй позиции. Финансирование фундаментальной науки еще более сомнительно. Оно требует огромных денег: сначала на обучение студентов, потом на содержание исследователей, потом на оборудование и т.д. Результат же, даже если он окажется весьма многообещающим, все равно не будет у нас применен – нет ни конкурирующих между собой промышленных компаний, ни системы стартапов, ни многомиллиардных (по капитализации) технологических компаний. Даже если, например, будут сделаны прорывные открытия в медицине, то, во-первых, мы не сможем создать оборудования на их основе, и, во-вторых, оно не будет применено в стране, где на здравоохранение из бюджетов тратится в среднем $250 на человека в год, притом что в Европе – не менее $2000. Это значит, что финансирование российской науки оборачивается зарубежным процветанием – именно там изобретения коммерциализируются, именно туда уезжают лучшие студенты и инноваторы. Неудивительно, что к каждому новому призыву увеличить финансирование науки власть относится скептически: если сегодня за рубежом и так живет больше успешных ученых с российскими корнями, чем в самой России, зачем же еще помогать проклятому Западу? Это значит, что финансирование российской науки оборачивается зарубежным процветанием Последний момент открывает еще одну причину, по которой российские власти сегодня не могут быть расположены к ученым. Логика научного знания всегда предполагала универсальность, даже когда вся «наука» сводилась в Европе к теологии, проблемы которой обсуждались на латыни. Только в относительно короткий период «национальных государств» (с XVIII по ХХ век) наука стала национальной, и то потому, что государства сформировали различные бизнес-модели и обладали противоположными интересами. Советский Союз поймал период наибольшей огосударствленности науки – и показал достаточно высокую эффективность в тот момент. Но затем пришла эпоха глобализации, и именно синергия глобального интеллекта не оставила советской науке ни одного шанса сохранить свой относительно соответствующий «лучшим мировым аналогам» характер. Застой 1970-х годов был не только социальным застоем, но и следствием полной неприспособленности СССР к современному типу технологического развития. Ракеты и бомбардировщики 1960-х годов летают (и падают) и по сей день, но ни одну из новых современных отраслей мы так и не создали; кадры как утекали, так и будут утекать; разрыв с передовыми странами будет становиться все большим. Чтобы что-то исправить, нужна невиданная для России социальная/политическая открытость, и не только, – нужно, чтобы общество было организовано по современным канонам. Но это противоречит идеологии нынешней верхушки, и поэтому исследователи-новаторы будут чувствовать себя в России все более и более неуютно. Разумеется, существует и проблема статусная. Россия перешла от советской эпохи к современной не через созидание, как, например, тот же Китай, а через разрушение всех основных социальных структур и связей. В любой нормальной стране, где наука занимает подобающее ей место, существует научная элита, ранжирование которой в ее замкнутой среде является показателем реальных достижений ученых (так же как существуют элиты предпринимательские, политические или военные). В России от этой сложной системы остался лишь формальный «статус», который легко приобрести за деньги: предприниматели и военные становились депутатами и чиновниками, чиновники – миллионерами; и, конечно, почти каждый по-настоящему уважающий себя миллионер, министр, депутат или генерал обзаводился дипломом доктора наук и коллекцией якобы написанных им книг. Обратный поток из науки во власть и бизнес был закрыт, а престиж профессии разрушен. Восстанавливать его сейчас не только сложно, но и опасно: взгляните на «Диссернет», для настоящей очистки нужны десятки таких проектов и глубокие изменения во всей научной культуре. Неудивительно, что наука в России в значительной мере стала имитацией. Государство поддерживает ее в той мере, в какой она нужна ему как «визитная карточка». Именно поэтому придумываются «Роснано» и «Сколково»; в федеральных университетах появляются зарубежные профессора, которые редко бывают там лично, но подписывают свои статьи положенной за неплохие деньги аффилиацией; чиновники отчитываются за выделение на святые цели все новых и новых миллиардов, которые потом в значительной степени уходят неизвестно куда. Достаточно посмотреть на нашу гордость, Роскосмос, который 89% средств (или 71,6 млрд рублей), выделенных в 2014 году на НИОКР, потратил «нецелевым» образом. Государство, повторю, рассматривает науку не как самостоятельную функцию общества, а как часть созданной им финансовой и политической системы, которая не должна в своем функционировании отклоняться от заданных параметров. И, если исходить из сказанного, я бы ответил на поставленный в начале статьи вопрос очень просто: фонд «Династия» разгромлен потому, что власть не допускает исключений из своих правил иначе как для своих холуев. Ничего личного здесь нет: есть закон, и он един для всех, кто не участвовал в кооперативе «Озеро». А то, что Дмитрий Зимин обиделся, так обидчивым в стране не место: здесь сегодня зарабатывают, а не сентиментальничают. Восстанавливая памятники Сталину, российская верхушка не понимает даже того, что понимал генералиссимус: если вы хотите построить сильную страну, то ей нужна наука. https://slon.ru/posts/52593

Зарегистрирован в Минюсте РФ 9 июня 2015 г. Регистрационный N 37608 В соответствии с частью 3 статьи 18 Федерального закона от 28 декабря 2013 г. N 442-ФЗ Об основах социального обслуживания граждан в Российской Федерации (Собрание законодательства Российской Федерации, 2013, N 52, ст. 7007; 2014, N 30, ст. 4257) и подпунктом 11 части 2 статьи 14 Федерального закона от 21 ноября 2011 г. N 323-ФЗ Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации (Собрание законодательства Российской Федерации, 2011, N 48, ст. 6724; 2012, N 26, ст. 3442, 3446; 2013, N 27, ст. 3459, 3477; N 30, ст. 4038; N 39, ст. 4883; N 48, ст. 6165; N 52, ст. 6951; 2014, N 23, ст. 2930; N 30, ст. 4106, 4244, 4247, 4257; N 43, ст. 5798; N 49, ст. 6927, 6928; 2015, N 1, ст. 72, 85; N 10, ст. 1403, 1425; N 14, ст. 2018) приказываю: Утвердить: перечень медицинских противопоказаний, в связи с наличием которых гражданину или получателю социальных услуг может быть отказано, в том числе временно, в предоставлении социальных услуг в стационарной форме, согласно приложению N 1; форму заключения уполномоченной медицинской организации о наличии медицинских противопоказаний, в связи с наличием которых гражданину или получателю социальных услуг может быть отказано, в том числе временно, в предоставлении социальных услуг в стационарной форме, согласно приложению N 2. Министр В. Скворцова

Министерство труда и социальной защиты разработало законопроект, согласно которому минимальный стаж для получения стопроцентной оплаты больничного предлагается повысить. Об этом пишет «Российская газета». Сейчас при стаже до пяти лет работник может рассчитывать на оплату больничного в размере 60% среднего заработка за последние два года, при стаже от пяти до восьми лет — 80%, более восьми лет — 100% средней зарплаты. Минтруда предлагает повысить стаж, необходимый для получения стопроцентной оплаты больничного, до 15 лет. 80% планируется платить при стаже от восьми до 15 лет, 60% — при стаже менее восьми лет. Стаж предлагается поднимать постепенно: начиная с 2016 года, его будут увеличивать на шесть месяцев в год. В итоге процесс повышения стажа завершится в 2029 году. Президент Лиги защитников пациентов Александр Саверский отметил, что уже сейчас многие россияне не берут больничный, чтобы сохранить деньги (максимальный размер среднего заработка, применяемого для расчета больничного, составляет 1632,8 рубля в день, то есть примерно 34 тысячи в месяц). Кроме того, многие работодатели создают такие условия, что сотрудники вынуждены переносить болезнь «на ногах». Если повысить стаж, брать больничный станет еще менее выгодно, отметил гендиректор Всероссийского центра уровня жизни Вячеслав Бобков. «Люди будут предпочитать трудиться пока не упадут, вместо того, чтобы думать о здоровье», — считает он. В Минтруда изданию объяснили, что главная цель законопроекта — легализация занятости. Бобков считает, что документ разработан для экономии средств. В пояснительной записке отмечается, что законопроект будет способствовать устойчивости финансового состояния Фонда социального страхования. Дефицит фонда по статье «обязательное соцстрахование на случай временной нетрудоспособности и в связи с материнством» сейчас составляет 94 млрд рублей. К 2017 году его планируется снизить до 3,56 млрд. http://medportal.ru/mednovosti/news/2015/06/25/224mintruda/

По данным Минздрава, число ВИЧ-инфицированных в России ежегодно увеличивается на 10%. Об этом, как сообщает РИА Новости, заявил руководитель Научно-практического центра профилактики и лечения ВИЧ-инфекции у беременных женщин и детей Минздрава РФ Евгений Воронин. По состоянию на начало года в стране было зарегистрировано 730 тысяч ВИЧ-инфицированных, заявил Воронин. Он также отметил, что 50% новых случаев заражения приходятся на десять регионов. Для изменения сложной ситуации разработан проект стратегии по улучшению диагностики и лечения ВИЧ в РФ на 2015-2020 годы, сообщил представитель Минздрава. «Основными целями этого плана является снижение количества новых случаев ВИЧ-инфекции на 25% к 2020 году и снижение случаев смерти от СПИДа на 30%», - отметил Воронин. Ранее информацию о росте числа ВИЧ-инфицированных на 10% в год обнародовал руководитель Федерального научно-методического центра по профилактике и борьбе со СПИДом Вадим Покровский. Однако, по его данным, количество людей с ВИЧ в России составляет 930 тысяч человек. По словам Покровского, это «почти африканские показатели». Председатель комиссии Мосгордумы по здравоохранению Людмила Стебенкова назвала данные Покровского «небылицей». По ее словам, глава центра работает «как типичный агент против интересов России». Депутат предложила привлечь Покровского к ответственности за распространение ложных данных. http://medportal.ru/mednovosti/news/2015/06/24/208aids/

Усыновил ребенка с ВИЧ? Больше усыновить не сможешь ОКСАНА ГОЛОВКО | 14 АВГУСТА 2013 Г. 2 июля 2013 года президент подписал закон о внесении изменений в отдельные законодательные акты по вопросам устройства детей-сирот. Закон перекроил правила усыновления и опекунства. Согласно новому закону, взять ребенка на воспитание не смогут здоровые люди, если они зарегистрированы в одной квартире с больными. К закону приложен список заболеваний, он касается как самих опекунов и усыновителей, так и делящих с ними жилплощадь. Наряду с болезнями, передающимися бытовым путем, в нем упомянуты гепатиты B и С и ВИЧ, хотя уже общеизвестно, что эти вирусы не передаются через обычные социальные контакты. То есть, родитель, уже взявший на воспитание ребенка с гепатитом С или ВИЧ, не сможет взять второго больного, и даже здорового ребенка, потому что первый будет признан «препятствующим усыновлению». Комментируют специалисты по проблеме усыновления. Абсурд вышел за рамки Людмила Петрановская, педагог-психолог, специалист по семейному устройству, лауреат Премии Президента РФ в области образования: На самом деле никаких приличных слов по поводу этого закона в голову не приходит. Когда шло обсуждения закона, говорилось, наоборот, о том, чтобы из списка заболеваний, на основании которых отказывают в приеме ребенка, были убраны те, которые не передаются бытовым путем, например, гепатит С или ВИЧ. Потому что абсурдно, когда человек с гепатитом С не может взять даже ребенка с тем же диагнозом. В результате ситуацию еще более ужесточили, а абсурд вышел за все рамки. Теперь если любой член семьи имеет диагноз из списка, утвержденного в законе, это становится преградой для того, чтобы в семье появился еще один приемный ребенок. При этом в детских домах ВИЧ-инфицированные дети, дети с гепатитом В и С живут рядом со здоровыми, и это правильно. Непостижимо, почему они точно так же не могут жить в семье, в условиях большего внимания взрослых к их безопасности и здоровью. Я знаю очень много семей, в которых благополучно воспитываются ВИЧ-инфицированные и здоровые дети. Однажды взяв ребенка с пугающим диагнозом и убедившись, что ничего особо страшного нет, семьи решаются помочь и второму, и третьему малышу из детдома. Теперь же любая семья, которая берет ребенка с диагнозом из списка, должна понимать, что это ее последний приемный ребенок. Больше им взять уже не позволят. Да и этого ребенка взять будет очень сложно, особенно если в семье уже есть дети. Уже сейчас семьи сталкиваются с требованиями, например, обязательно иметь для такого ребенка отдельную комнату. Хотя в детских домах речи об отдельных комнатах, понятное дело, не идет. Результатом закона станет то, что детей станут брать в семьи еще меньше. На фоне того, что у нас все последние годы и так падает семейное устройство. У этого закона явно нет никакой разумной цели. Просто перестраховка, патологическое стремление контролировать и запрещать все, что можно и нельзя, свойственное нашему государству. С сиротами работает огромное количество ведомств, деятельность которых не согласована. Нет никакой целенаправленной работы. Каждый хочет обеспечить безопасность детей, притом так, как он понимает эту безопасность в меру своего непрофессионализма. Даже не столько детей, сколько себя. На всякий случай. Как бы чего не вышло. А значит — нужно побольше барьеров. Ограничения для приемных родителей по здоровью должны быть основаны на здравом смысле, на предотвращении реальных угроз. Да, нельзя отдавать ребенка в семью, где кто-то болен открытой формой туберкулеза или психически нездоров. Но почему человек работающий, нормально живущий, функционально здоровый, не представляющий угрозы для окружающих не может взять ребенка, даже с тем же диагнозом, что у него самого? Ведь он лучше знает, как жить с этой болезнью, и сможет научить ребенка. Он не боится диагноза, а значит, шанс обрести семью у ребенка выше. И уж тем более непонятно, почему имея одного такого приемного ребенка, нельзя взять в семью другого? Ситуация за гранью здравого смысла. Общество не ушло от заблуждений Елена Альшанская, президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам»: В начале года, в рамках общих поправок, которые должны были облегчить жизнь усыновителям, Семейный кодекс дополнили статьей 127 в новой редакции. В ней обговорили, что усыновители не могут сами иметь и не могут проживать в жилом помещении с лицами, страдающими заболеваниями, представляющими опасность для окружающих. Перечень этих заболеваний уточняется правительством. На сегодня определен лишь перечень инфекционных заболеваний, представляющих опасность для окружающих. Именно его уже сейчас начали использовать в органах опеки и попечительства. В этом перечне есть ВИЧ и гепатит С. В итоге это сильно усложнило жизнь и тех, кто хочет взять детей в семью, и, естественно, самих детей, у которых еще уменьшились и без того маленькие шансы в семью попасть. Когда шла разработка данных дополнений к закону, мы с юристом фонда принимали в ней участие, и были чуть ли не единственными, кто возражал против них, понимая, насколько все это ударит по приемным родителям. Начиная с тех, кто уже взял ребенка ВИЧ-инфицированного или с гепатитом С. Получается, они не смогут взять следующего ребенка. И я знаю такие семьи, в которых уже воспитывался ВИЧ-инфицированный ребенок, и они готовы были взять еще детей. История, связанная с дискриминацией ВИЧ-инфицированных в России, странна, учитывая, что с медицинской точки зрения вероятность заразиться этой болезнью у тех, кто живет рядом, такая же минимальная, как и у тех, кто не живет рядом с людьми, имеющими соответствующие диагнозы. То есть данная законодательная мера связана с общей дремучестью, неприятием больных людей и с огромным количеством мифов, которые процветают в нашей стране. Когда мы только начали помогать детям-отказникам, в том числе в одном Доме ребенка, где были ВИЧ-инфицированные дети, там весь персонал работал в резиновых перчатках. С детьми просто боялись общаться по-человечески… Дети жили там, и единственные взрослые, которых они в своей жизни видели рядом, с ними контактировали в перчатках и старались делать это как можно меньше. И это — в медицинском учреждении! К сожалению, от таких заблуждений общество далеко не ушло. Все надеялись, что принятый законопроект упростит жизнь усыновителей, облегчит процедуру. В итоге жизнь приемных родителей еще более усложнилась. Теперь нужно, как-то доказать, что на одной территории не проживает лиц, страдающих опасными заболеваниями, по факту это приводит к тому, что опека требует, чтобы все проживающие на территории приемного родителя проходили обследования, чего раньше не было. Это настолько кардинальное усложнение процедуры, что оно не стоит всех принятых упрощений. Жизнь приемных родителей усложнилась Елена Фортуна — главный редактор журнала «Родные люди» для приемных родителей и тех, кто собирается стать ими, мама шести приемный детей: На самом деле в этом законом много нестыковок и непонятностей. В нашей семье из недавно взятых детей у двоих — ВИЧ плюс. Получается, что мы уже никого больше не сможем взять. Хотя это очень странно. Ведь ВИЧ-инфицированные дети живут вместе с другими нашими детьми, у которых нет такого диагноза. И ни для кого эта ситуация опасности не представляет. Почему же нельзя будет взять еще одного ребенка? А если речь о ВИЧ-инфицированном брате и не инфицированной сестре из детского дома? А если в семье усыновленный ребенок с таким диагнозом и ребенок, который находится под опекой и диагноза не имеет, получается, родители не смогут усыновить его из-под опеки? Получается, что даже если в семье есть ребенок с диагнозом ВИЧ-плюс, другого с таким же диагнозом к нему взять уже нельзя. То есть столько вопросов возникает с этим законом, и хотелось бы надеяться на то, что его пересмотрят в ближайшее время или хотя бы уточнят какие-то моменты. И раньше ВИЧ-инфицированным людям усыновлять детей было нельзя. Вместе с тем, они могли бы взять в семью детей с таким же диагнозом, ведь они уже умеют с ним жить, знают, как справляться с той или иной ситуацией. Теперь этот путь для них закрыт окончательно. Еще такой момент: редко ВИЧ-инфицированного ребенка в семью возьмут неопытные приемные родители, впервые вставшие на этот путь. Только набравшись опыта, они решаются взять ребенка и с таким диагнозом. Теперь путь для них закрыт. Странная ситуация. Вроде бы, наоборот, надо поощрять людей, которые берут детей со сложными диагнозами. На самом деле, это непростой шаг именно в психологическом смысле. С медицинской точки зрения, если ребенок получает необходимую терапию бесплатно, он живет полноценной жизнью. Но социальная составляющая этого диагноза такова, что иногда сложно переступить стереотипы, мифы, сложившиеся по поводу заболевания в обществе. И нужно пытаться перевоспитывать общество, говорить, что такой ребенок не опасен, и хорошо, что люди берут детей с подобным диагнозом. Закон же выполняет абсолютно противоположную задачу. И детей, соответственно, брать будут меньше. Понимая, что после ВИЧ-инфицированного ребенка в приемной семье детей больше не будет. В очередной раз нам пообещали облегчить жизнь приемных родителей и в очередной раз поставили нам палки в колеса. Закон о запрете усыновлять в семьи, где есть ВИЧ+, основан на некомпетентном представлении о болезни клирик храма Спаса Нерукотворного на Сетуне при Кунцевском кладбище, коррекционный психолог, сурдопсихолог священник Петр Коломейцев: Этот закон мне кажется странным, он базируется на бытовом представлении о ВИЧ-инфекции. Вот, «опасно – значит нельзя». Он совершенно неоправданный. В моей практике был случай: одна семья – старший ребенок ВИЧ-инфицирован, младший здоров. И вот они мне рассказывают, что никуда старшего ребенка «не прогоняют», держат дома. Они выделили отдельную посуду, шкафчик для этой посуды, постельное белье. Спрашиваешь их: «А почему?» Отвечают, что, с одной стороны, его оставили дома, но принимают меры, чтобы не заболеть. Я объяснил им, что единственный теоретически опасный предмет – это бритвенный станок, но, как правило, этот предмет индивидуальный, им и так никто не пользуется. Они говорят: «А он вообще не бреется». Они были страшно удивлены тем, что все их меры не только бессмысленны, но и унижают человека, держат его в каком-то страхе. И еще я им сказал, что те, кто может быть опасен для него – это они сами, когда у них простуда. Мы для таких людей можем представлять угрозу, потому что у них ослабленный иммунитет. Но они-то для нас никакой угрозы не несут. Поэтому закон основан на дремучих представлениях, как у этих родителей, это — следствие некомпетентности. Этот закон поможет подогреть такие неправильные представления. Это еще один сигнал к тому, что ВИЧ-инфицированные – люди, которых нельзя принимать. Я помню, как один ветеран войны возмущался акцией, в которой наркоманам бесплатно раздавали шприцы. Он говорил: «Почему я, ветеран, должен платить, а он, наркоман, — не должен?» Ему объясняют: потому что наркоман может забыть и бросить его в песочнице, и ваш внук может заболеть, ведь выдают их на обмен, забирают старые шприцы.Но люди не понимают, что в рамках этой акции заботятся больше о здоровых, чем о каких-то привилегиях для больных. Есть ведь представления, что на этих людей тратят слишком много денег. Я слышал мнение, что давно пора перестать их лечить – пусть бы все умерли, и остались одни «хорошие люди». На полном серьезе! А чем виноват ребенок, что он родился и был инфицирован при рождении, почему он должен умереть? И еще многие не представляют себе разницу между ВИЧ-инфицированным и больным СПИДом. Что можно быть инфицированным, но не болеть, и при нормальном уровне жизни, соблюдении правил человек может не заболеть. Может быть, в свое время с пропагандой переборщили. Потому что напугать напугали, но пользы от этого никакой. Тех, кого это должно пугать, оно не пугает, зато обыватель теперь боится страшно! И, конечно, такой закон подливает масла в огонь этих страхов. Например, я знаю, был случай: детский садик сделали со специальным уходом для таких деток. Так все родители здоровых детей потребовали, чтобы для них было все отдельно. Вот такое отторжение этих людей. Хотя, повторюсь, если и говорить об опасности, то это здоровые дети могут представлять опасность для ВИЧ-инфицированных вследствие того, что у последних – сниженный иммунитет, и даже легкие инфекции могут протекать у них более сложно. Подготовили Оксана Головко, Ирина Якушева Теги: ВИЧ, Приемные дети, разрешение на усыновление ВИЧ-инфицирвоанным и больным гепатитами, усыновление Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.

Владислав Иноземцев Доктор экономических наук, директор Центра исследований постиндустриального общества. Какое-то время назад в Вашингтоне один приятный человек немного старше средних лет между делом сообщил, что его не будет на работе пару дней на следующей неделе, и на вопрос о том, не отправляется ли он в деловую поездку, ответил: нет-нет, просто решил поменять коленный сустав, а то колено как-то тянет от прежних занятий баскетболом. Это навело меня на мысли о нормальной – т.е. нероссийской – системе организации медицины (я осознанно не говорю «здравоохранения») и о том, почему в нашей стране ее не сложится, скорее всего, никогда, несмотря на то, что наступивший год объявлен «годом борьбы с сердечно-сосудистыми заболеваниями», и что денег на медицину, судя по отчетам, в России тратится все больше. Мы, на мой взгляд, не будем здоровы как минимум по трем – причем совершенно разным – причинам. Первой назовем все же финансовую. Современная медицина интернациональна, и на ведущие страны (США, Германию, Японию, Израиль, Великобританию) приходится до 80% расходов на новейшие медицинские и фармацевтические разработки – почти $200 млрд ежегодно. Соответственно, эти игроки задают цены на оборудование и лекарства, они же формируют и стоимость медицинских услуг. Поэтому если пятьдесят лет назад можно было добиться, чтобы себестоимость операции по удалению аппендикса в Чикаго составляла $1900, а в Воронеже – 90 рублей, то сейчас это уже недостижимо. Компьютерная томография не может стоить дешевле $400-500, если только она не проводится без томографа, и никакой тариф в 595 обесцененных рублей и 98 копеек, утвержденный нормами ОМС для Москвы, не способен изменить этот факт. Итак, денег на медицину нужно много. И их находят. В США федеральное правительство выделяет на эти цели (непосредственно на финансирование медицины и на программу Medicare) в 2015 году $1,04 трлн – в 1,7 раза больше, чем на нужды Пентагона. В России, с населением вдвое меньше американского, федеральные власти выделяют 391 млрд рублей и около 1,35 трлн рублей централизованно поступает в ФОМС (итого $33,5 млрд по курсу на 30 декабря 2014 года) – в 31 раз меньше, чем централизованно выделяется в Соединенных Штатах. Я особенно подчеркиваю слово «централизованно»: зачастую в мире медицинские расходы обеспечиваются как государством, так и гражданами, но везде государственные траты выделяются и/или администрируются на уровне правительства. В Германии, Франции и Италии доля государственных расходов составляет 77-78%, в США – немногим менее половины, но нигде правительство не перекладывает ответственность на регионы, как это придумали в России. Всего же, повторю, денег требуется много – в США около $8900 на человека в год, в Японии, Германии, Франции, Бельгии, Голландии – от $4500 до $4700 в год. Здравоохранение обеспечивает в США 17,9% ВВП, в ведущих европейских странах – от 10% до 11,7% (в России – около 3,3%). Во многом поэтому средняя продолжительность жизни в Америке выросла с 1990 по 2013 год с 75,2 до 78,8 года, а число новых регистрируемых, например, онкологических заболеваний сократилось на 9,5% в расчете на душу населения (в России за тот же период заболеваемость подскочила на 53%). Следует также отметить, что в Америке созданы невиданные по российским меркам условия для инноваций: ещё в 1980 году в США были приняты важные поправки к закону о патенте и торговой марке (Patent and Trademark Law Amendments Act или Акт «Бэя-Доула»), разрешающие авторским коллективам сохранять права на изобретения, сделанные при помощи государственного финансирования. Это позволяет им сосредоточить внимание на научных разработках, а не на изучении методов «распила» госсредств, что процветает у нас и приводит, в частности, к тому, что по данным отчета SCImago Research Group, Российская академия медицинских наук занимает место в 7-й сотне (!) ведущих мировых научных организаций в сфере здравоохранения. Обеспечить в России нормальную медицину при нынешнем уровне затрат на нее невозможно, даже если бы ни одной копейки выделяемых средств не разворовывалось, а чиновничество не стремилось сделать все возможное для того, чтобы дезорганизовать деятельность врачей и превратить их в бюрократов от медицины. Опыт успешных стран показывает, что медицинские расходы только по линии государственного (федерального) бюджета и/или централизованных фондов медицинского страхования должны составлять не менее $1500 на человека в год – иначе перемен не случится (в России, напомню, они не превышают $250). Финансовая причина – важная и наиболее очевидная, но все же, на мой взгляд, не основная. Вторым фактором является организация медицины. В успешных странах медицина для тех, кто ей занимается, – это прежде всего огромный бизнес. По итогам 2014 года более 20 фармацевтических компаний (причем не только такие «звезды» как Novartis, Pfizer или AstraZeneca, но и молодые инновативные Abbvie, Biogen или Celgene) имели капитализацию бóльшую, чем обожаемые российскими властями «Газпром» и «Роснефть». Без всяких «майских указов» средний доход врача в тех же США достигает $186 000 в год и в 5,5 раза превосходит средний по стране. Но бизнес-природа медицины сказывается не только в доходах и прибылях; она проявляется прежде всего в отношении между врачом и пациентом – в поиске максимально удобных форм взаимодействия, в быстром и беспроблемном «выбраковывании» из системы непрофессионалов. Бывают и перегибы типа назначения ненужных дорогостоящих лекарств или процедур, без которых пациент мог бы и обойтись – но, с одной стороны, это происходит везде, и, с другой, существует плата за ошибку, причем немаленькая (средний судебный иск по делу о смерти пациента из-за неправильных действий врачей составляет в Соединенных Штатах около $400 000, и подаются они десятками тысяч в год, в России же успешных судебных процессов в этой сфере практически нет). Коммерческая организация медицины формирует условия для массового характера оказания сложных медицинских услуг, а этот массовый характер, в свою очередь, создает предпосылки для значительных инвестиций в отрасль – и прежде всего в ее наиболее инновативные сектора. В 2013 году в США было проведено, например, 415 000 операций по аортокоронарному шунтированию и 1,05 млн операций – по замене суставов (в России соответствующие цифры составили 16 500 и 76 000, т.е. в 15-25 раз меньше при вдвое меньшем населении). Эта же коммерческая организация позволяет подчинять всю деятельность клиники задачам работы врача (административные издержки в США составляют 7,1% расходов на здравоохранение) и формирует оптимальные соотношения между высококвалифицированным и вспомогательным персоналом. Наконец, конкуренция в отрасли создает спрос на высококачественное медицинское образование, на профессиональную самоорганизацию врачебного сообщества и постоянное ужесточение стандартов обслуживания и протоколов лечения. Мы же по-прежнему пытаемся скрывать наши проблемы за какой-то абстрактной статистикой «высокотехнологичной медицинской помощи», вписывая туда что ни попадя для формальной отчетности, – но если взглянуть на конкретные показатели деятельности нашей медицины, они не могут не удручать. И главной причиной этого, повторю еще раз, является то, что к этой сфере в стране относятся по остаточному принципу, как к «социалке», а не как к важной отрасли бизнеса (хотя, чего греха таить, наша власть вообще давно уже относится к любому бизнесу как к врагу). Стоит заметить, что важнейшей чертой современной организации системы здравоохранения является наличие не только медицинского, но и лекарственного страхования. На лекарства идет до 25% всех расходов в этой сфере, и они покрываются страховкой, – и только в России считается, что дело врача – лекарства выписать, а как ты их будешь покупать, неважно. Однако третьим, и, я думаю, важнейшим, моментом выступает отношение населения к собственному здоровью. На Западе давно сформировалось понимание человека не только как трепетного живого создания, но и как экономического актива. Поддержание себя в форме воспринимается в том числе и как основание для сохранения человека в экономической игре, in business в самом широком смысле этого слова. Именно поэтому в английском языке русское «здравоохранение» звучит как «health care» – это подчеркивает, что здоровье не нужно охранять, а о нем нужно заботиться; поэтому же понятие «insurance» происходит от слова «sure», уверенность, а не от слова «страх», как наше «страхование». Охрана и страх – любимые понятия российского общества, и они остаются ими на протяжении столетий, что, на мой взгляд, и вызывает соответствующее отношение к медицине. К врачу идут именно от страха, а не от желания сделать жизнь лучше. Не для того, чтобы заменить колено и снова играть в баскетбол, а из ужаса, что колено отнимется вообще и тогда судьбой станет лишь доля инвалида (тоже очень показательный, надо сказать, термин, говорящий о многом). В российском отношении к врачам лежит, скорее, страх смерти, чем желание жизни, – и это радикальным образом меняет всю картину организации медицины. Если взглянуть на ту же онкологическую проблему на примере рака груди, окажется, что в США 61% заболеваний диагностируются на 1-й стадии, или фазе, и лишь 7% – на последней, 4-й. В Японии это соотношение еще диспропорциональнее: 77% против 3,5%. В России же на 4-ю стадию приходится более 40% диагностирования. Соответственно, лечение практически всех болезней оказывается для нас куда более дорогим и намного менее результативным. Превентивная и профилактическая медицина, которые сегодня являются в Америке и Европе самыми быстроразвивающимися отраслями, у нас практически неизвестны, зато несколько ведущих российских специалистов в этой сфере проводят большую часть времени на Западе, а не в нашей стране, где они банально невостребованы. Экономический кризис, который становится сегодня все более зримым, в ближайшие годы нанесет по здоровью населения России ощутимый удар. Здоровы мы, скорее всего, не будем и – по многим причинам. Правительство закончит модернизацию здравоохранения, спихнув расходы с федеральных властей на местные, – ведь сейчас самое главное это безопасность и оборона. Какие тут россияне, если вопрос стоит о России? Президент, если кто забыл, процитировал в своем недавнем послании слова Ивана Ильина, у которого свобода «для русских людей» стоит последней в списке, начинающемся со «свободы для самой России, ее международной самостоятельности». Та же логика, видимо, и со здоровьем: жила бы Россия. Девальвация рубля приведет к резкому росту цен на лекарства. Это также поспособствует ухудшению качества лечения. Общая бесперспективность увеличит эмиграцию специалистов – востребованных на Западе, но менее нужных в России, чем бюрократы от здравоохранения. Поэтому, скорее всего, показатели здоровья россиян – да как и многие другие индикаторы общественного благосостояния – нужно приучаться сравнивать, как это делали еще в Советском Союзе, с пресловутым 13-м годом. Боюсь, еще пару десятков лет такие сравнения не будут нас радовать. https://slon.ru/posts/1535

Только что смотрел по каналу ИНТЕР повтор новостей, что Корея изобрела лекарство по обложке предположил, что оно в продаже уже

Ученые определили мутацию в геноме вируса иммунодефицита человека (ВИЧ), которая изменяет способ заражения клетки инфекционным агентом и способствует прогрессированию заболевания. Известно, что ВИЧ поражает CD4+ Т-клетки иммунной системы. Для проникновения в клетку вирус использует два типа различных рецепторов — ССR5 (R5) или СXCR4 (X4). На начальном этапе инфекционный агент обычно взаимодействует с R5, однако позже наблюдается смена рецептора — для проникновения в клетку вирус использует X4. Чаще всего это связано с ухудшением состояния ВИЧ-положительного пациента, так как на этом этапе препараты, нацеленные на R5, перестают помогать. «В новом исследовании мы обнаружили еще один случай, когда вирус может избегать действия антиретровирусных препаратов», — рассказала руководитель исследования Грейс Альдрованди (Grace Aldrovandi). Основную роль при проникновении вируса в клетку играет его оболочка, состоящая из мембраны клетки-хозяина, а также гликопротеинов gp120 и gp41. Ранее проведенные исследования показали, что передача сигналов в одной из областей gp120 (регион V3) отвечает за «решение» о том, какой рецептор — R5 или X4 — вирус будет использовать для проникновения в клетку. Согласно данным нового исследования, генная мутация в регионе C2 гликопротеина gp120 также приводит к смене рецептора и ухудшению состояния пациента. «Мы надеемся, что открытие еще одного механизма изменения рецептора позволит врачам и ученым эффективнее прогнозировать развитие болезни, а также подбирать оптимальную антиретровирусную терапию», — рассказали авторы исследования. http://medportal.ru/mednovosti/news/2015/06/18/155hiv/

http://www.rosbalt.ru/main/2015/06/13/1408163.html

http://snob.ru/profile/29511/blog/93597

кибер-преступность выходит в массы!)

Свежее и информативное.Рекомендую. С обоими знаком лично и могу сказать, что оба прекрасные люди и отличные специалисты потратившие на борьбу со СПИДом не один десяток лет Познер по собственной инициативе вел много лет программу ,,Время жить,, с которой ездил по городам и заставлял чиновников принимать решения о увеличении программ финансирования профилактики и увеличения средств на закупку АРВТ. Был на его передаче снимавшейся в Иркутске. Эффект от нее был очень большой и она сыграла свою роль в пользу Иркутской области и всем нам. Смотрите сами.

Проект «ЛЕТО». Прими участие в опросе и получи 1000 рублей. г. Санкт-Петербург. Исследование посвящено изучению личного опыта жизни с ВИЧ среди людей, старше 18 лет в Санкт-Петербурге. Участие предполагает проведение личного Анонимного интервью продолжительностью 1 час. Вознаграждение за участие 1000 рублей. Сроки проведения исследования Июнь 2015 года. Организаторы: Больница им. Боткина, Медицинский Факультет СПбГУ и Медицинский колледж штата Висконсин (США). Для уточнения возможности Вашего участия свяжитесь с нами по телефону +7-(911)-749-10-40 (с 11-20, ежедневно) http://icartonline.ru/about-icart/projects/37-proekt-leto http://icartonline.ru/images/logo.png

Создана технология, позволяющая лишь по одной капле крови выявить все вирусы, с которыми на протяжении своей жизни сталкивался человек. Специалисты из Медицинского института Говарда Хьюза представили новую систему диагностики, которая называется VirScan. Цена инструмента для анализа составляет всего лишь 25 долларов. С помощью него можно с легкостью узнать, какие вирусы присутствуют в организме сейчас и с какими человек сталкивался в прошлом. С VirScan можно выявить и такие вирусы, о заражении которыми пациент ничего не подозревал. Система распознает антитела к 206 вирусам. Технологию уже успели проверить на людях. Тесты проводились на 569 пациентах из Африки, Азии, Северной и Латинской Америки. Некоторые из этих людей имели ВИЧ-инфекцию и гепатит С. Часть добровольцев за всю свою жизнь заражалась более чем 80 видами вирусов, однако в большинстве случаев их количество было меньшим. По словам исследователей, точность определения составляет 95-100%. В дальнейшем этот показатель станет еще лучше. Новый метод исследователи считают хорошей альтернативой имеющимся диагностическим системам. Последние рассчитаны на выявление только определенных вирусов и не создают комплексной картины. Метод также позволит установить взаимосвязь между прошлыми контактами с вирусами и текущими заболеваниями человека. Таким образом, их можно будет более эффективно лечить.

Сотрудники аналитического центра Юрия Левады узнали мнение россиян о приоритетах бюджетных расходов государства. В опросе приняли участие 800 человек старше 18 лет из 46 регионов страны. Оказалось, что каждый третий житель России не знает о сокращении расходов на здравоохранение в пользу других направлений. Аналитики предложили участникам опроса выбрать направление, которое, по их мнению, нужно развивать за счет сокращения расходов на образование и здравоохранение. 16% опрошенных считают, что эти средства могут пойти на развитие Крыма и Севастополя. Чуть меньше голосов (11%) участники опроса отдали за развитие Дальневосточного региона. Большинство россиян (60%) считает, что ни одно из предложенных направлений, например, поддержка ядерных исследований или финансовая помощь «Ростеху», не может развиваться за счет сокращения средств на здравоохранение. При этом каждый второй человек, принявший участие в опросе, отметил, что в первую очередь правительство должно выделять деньги на улучшение медицинского обслуживания населения. http://medportal.ru/mednovosti/news/2015/06/02/901money/ http://www.levada.ru/02-06-2015/prioritety-byudzhetnykh-raskhodov-gosudarstva зы. велик Гоголь: «Человек простой: если умрет, так и умрет; а если выздоровеет, то и так выздоровеет».

Как растут цены на лекарства в 2015 году На 25,8% выросли цены на лекарства в апреле относительно апреля прошлого года На 8,9% выросли цены на жизненно важные препараты за тот же период На 11,6% могут вырасти цены на жизненно важные лекарства в ближайшее время 35% — доля жизненно важных лекарств в аптечном сегменте готовых препаратов На 13,8% подорожали в апреле жизненно важные лекарства низшей ценовой категории (дешевле 50 руб. за упаковку) В 3 раза быстрее росли цены на отечественные жизненно важные лекарства по сравнению с импортными (14,4% против 5,3% ) в январе—апреле На 3,5 месяца раньше (16 марта) вступили в силу поправки к законодательству, предусматривающие индексацию цен производителей На 12,6% увеличился импорт лекарств январе—марте (квартал к кварталу) в натуральном выражении (в тоннах) Источник: НИУ ВШЭ Ручное повышение Цены на жизненно важные препараты (ЖНВЛП) регулируются Минздравом вручную, за январь—апрель они выросли на 8,9%. Но в ближайшее время эксперты Высшей школы экономики ожидают роста цен примерно на 90% ассортимента лекарств из перечня жизненно важных, среднее удорожание отпускных цен может составить 16% к сегодняшнему уровню. «Видимая рука» решила, что потребитель должен поддержать отечественного производителя», — отмечается в бюллетене Центра развития ВШЭ «Комментарии о государстве и бизнесе». «Министр здравоохранения говорила, что на 30% проиндексируют цены производителей жизненно важных лекарств из категории стоимости ниже 50 руб., потому что они в убытке. А те, что стоят от 50 до 500 руб., подорожают на уровень прошлогодней инфляции», — пояснила РБК старший научный сотрудник Центра развития НИУ ВШЭ Елена Балашова. Новые полномочия по регулированию цен Минздрав получит со вступлением в силу поправок к закону об обращении лекарственных средств — с 1 июля 2015 года. Однако постановление правительства, которое должно определить размер индексации по категориям товаров (до 50 руб., средней цены и дорогостоящие из списка ЖНВЛП), пока не подписано. Как заявляла 1 апреля 2015 министр здравоохранения Вероника Скворцова, самые дешевые категории могут подорожать на 30%, препараты средней стоимости из списка — на уровень прошлогодней инфляции в 11,4%, если удорожание будет обоснованным. Цены производителей дорогих лекарств (свыше 500 руб. за упаковку) пока индексироваться не планируют. Альтернатива — дефицит «После вступления в силу закона это будет нормой. Зная структуру жизненно важных лекарств — порядка 30% — самые дешевые, порядка 60% — средняя категория, — мы получаем подорожание», — отмечает Балашова. Цены производителей в начале 2015 года росли медленнее, чем в рознице: стоимость фармацевтической продукции увеличилась на 13–16% к апрелю 2014 года, жизненно важные лекарства у производителей подорожали лишь на 5,7%. «В результате цены производителей не покрывали издержек, и производство жизненно важных лекарств, прежде всего низшей ценовой категории, стало убыточным», — отмечается в бюллетене ВШЭ. Навряд ли цены сразу поменяются на весь список жизненно важных лекарств, сомневается гендиректор сети аптек «Ригла» Александр Филиппов. Он отмечает, что каждый производитель регистрирует цены самостоятельно, «навряд ли будет какой-то единый указ». Сначала производители будут сами регистрировать новую входную цену, затем цена поменяется в рознице, но только в рамках определенной государством наценки, уточняет он. «Это выглядит весьма странно – чуть ли не как попытка всколыхнуть спрос на лекарства, который летом традиционно ниже», – возмущается генеральный директор группы компаний «Р-Фарм» Василий Игнатьев. По его словам, взрывного роста цен на лекарства ждать не стоит, тем более что процесс повышения цен не автоматизирован: сначала нужно подать формы с расчетами и обоснованием пересмотра цены на тот или иной препарат в Минздрав и ФСТ, а регуляторы либо принимают доводы производителя, либо отказывают в пересмотре. Рост 16%, о котором говорят в ВШЭ, вызывает сомнения и у председателя отраслевого отделения по фармации и биотехнологиям «Деловой России», председателя НП «Медико-фармацевтические проекты. XXI век» Захара Голанта. Он напоминает, что хотя Минздрав и ФСТ действительно разработали новые правила ценообразования, однако до сих пор правительство не утвердило их своим решением. По его мнению, среднее ы будет как раз на уровень инфляции прошлого года, то есть на 11,4%. «И не единовременно, а после согласования в Минздраве и ФСТ, если они согласятся на индексацию и сочтут доводы производителей резонными. Скорее всего, большинство компаний увеличат стоимость именно на эту цифру», — ожидает он. Главный вопрос — что будет с препаратами дешевле 50–100 руб. «Индексация на 1–2 руб. ничего не даст производителям, для которых уже сейчас выпуск этих препаратов — ниже уровня рентабельности. Есть риск, что они просто будут вымываться и исчезать с рынка. Очень не хотелось бы прогнозировать дефицита, но такая опасность действительно есть, если правительство не примет решения об индексации», — опасается Голант. Как рассказывал в интервью РБК владелец «Р-Фарм» Алексей Репик, девальвация рубля сделала производство дешевых препаратов невыгодным — просто потому, что сырье и субстанции для них импортные. «Регулирование в сегменте цен до 50 руб. можно либо отменить, либо свести к минимуму, зафиксировав цену на прилавке за счет государства. Не вижу большой проблемы в этом: весь объем этого рынка — это сейчас не миллиарды, российский бюджет это переварит и даже не заметит», — говорил он. Импорт не дает себя замещать Розничные цены в этом году серьезно опережали по темпам роста отпускные с фабрик. Быстрее всего дорожали дешевые лекарства (с ценой ниже 50 руб. за упаковку), прирост цен на такие препараты из перечня жизненно важных составил около 14% в апреле 2015 года по сравнению с апрелем 2014 года, на не относящиеся к этому перечню — 39%, следует из анализа ВШЭ. При этом импортные лекарства дорожали почти в три раза медленнее отечественных, в основном из-за того, что до 2015 года зарубежным производителям не разрешали индексировать цены. Ажиотажный спрос на лекарства в конце прошлого года, создание запаса для госзакупок и аптек Горздрава, резкий скачок цен производителей в январе стимулировали наращивание выпуска фармацевтической продукции в начале текущего года, отмечают эксперты. Но импорт в натуральном выражении вырос еще больше, чем внутреннее производство за первый квартал, — на 12,6% против 11,6%. Такая ситуация объясняется желанием зарубежных производителей остаться на российском рынке, сохранив ценовую конкурентоспособность. «Если условная цена импорта (в долларах США за тонну) в первом квартале упала на 41,5%, то рублевая цена (при пересчете по курсу Банка России) выросла на 5%, то есть даже меньше, чем цена производителей на ЖНВЛП за тот же период. Так что пока импорт выигрывает, а импортозамещение остается в планах на 2020 год», — отмечается в бюллетене ВШЭ. Зарубежные производители не имели возможности индексировать цены на лекарства в России с 2010 года, говорит исполнительный директор Ассоциации международных фармацевтических производителей (AIPM, входят в том числе Abbot, AstraZeneca, Bayer, Pfizer и другие) Владимир Шипков. «Об этом мы все годы мечтали, просили и приводили аргументы регуляторам. Иностранные производители, безусловно, приветствовали бы решение об индексации и воспользовались бы возможностью в рамках измененного законодательства. Но мое личное мнение, что для констатации такой цифры, как 16%, оснований нет», — считает он. В апреле этого года премьер Дмитрий Медведев, говоря о ситуации с дешевыми лекарствами, признавал, что «по этому сегменту лекарственных препаратов происходит некоторое выбывание, и нас это не может не настораживать». «По всей видимости, нам придется дотировать эти производства», — предупреждал он, отмечая, что «одним уровнем инфляции нам здесь не обойтись». http://top.rbc.ru/economics/03/06/2015/556ed6289a79473e06e04159

*

http://rusmedserver.com/?p=2540

http://www.ng.ru/society/2012-05-17/7_aids.html Автор Алексей Мазус

Miércoles, 15 de abril del 2015 - 12.58 h Директор Научно-исследовательского института СПИДа считает, что с 5 миллионов эвро, мы можем иметь результаты проверки концепции на лечение Директор Института исследований СПИДа IrsiCaixa и глава отдела ВИЧ госпиталя братьев Trias i Pujol, Bonaventura Clotet, считает, что 5 миллионов евро и в Каталунии в течение трех лет, мы будем иметь результаты проверки концепции на излечение от СПИДа . Выступая на радиостанции RAC-1, Clotet рассмотрел, считая очень важным Начало испытаний вакцины против СПИДа в сентябре , потому что это дает нам инструменты, чтобы двигаться вперед и постараться увидеть, что терапевтическая вакцина может хорошо контролировать инфекцию, и уничтожить вирус скрывающийся . В течение трех лет мы могли бы показать, что мы можем вылечить СПИД, сказал доктор. В HIVACAT добавил он, мы разработали иммуноген, до сих пор, является самым мощным, что было доказано. МОДЕЛИ ДЛЯ ДРУГИХ СТРАН Многие группы по всему миру копируют и интегрируют, потому что это то, что может вызвать защитную реакцию и позволяют иммунной системе, узнать, где атаковать вирус. Clotet, обьявил, что 1 и 2 июля, состоится в Барселоне международная встреча с лучшими специалистами в мире микробиом. Он сказал, что из 5 миллионов евро для вакцины, часть будет перечислина для укомплектования других перспективных проектов, чтобы вылечить СПИД . http://www.elperiodico.com/es/noticias/sociedad/anos-podria-curarse-sida-asegura-director-instituto-investigacion-patologia-4102083#