Как получилось, что России не нужна наука. Владислав Иноземцев, доктор экономических наук, директор Центра исследований постиндустриального общества
Учиненный недавно показательный разгром фонда «Династия» запомнится надолго. Казалось бы: что может быть лучше – вместо «классово чуждого» Джорджа Сороса деньги на стипендии молодым и не очень исследователям выделяет Дмитрий Зимин, российский гражданин, лауреат Госпремии, основатель одной из крупнейших компаний страны! Но фонд его, скорее всего, будет закрыт (общественный совет лишь на некоторое время отложил решение о прекращении деятельности), а выдающийся филантроп уехал из России. Зачем это было сделано?
Вопрос скорее должен звучать не «зачем», а «почему» – и в этом случае и он сам, и ответ на него наполнятся иным, более глубоким смыслом.
Ученые и наука – часть общества и часть его повседневной деятельности. История знает, пожалуй, два типа взаимоотношения этой части и его целого между собой. Один тип возникает, когда общество оказывается в беде и понимает, что оно не может выжить без того, чтобы стать современным, и даже без того, чтобы как-то опередить своих конкурентов и врагов. В этой ситуации система, какой бы они ни была, готова пойти на любые уступки и компромиссы – достаточно вспомнить избирательное отношение к ученым в сталинское время, знаменитые «шарашки» и чудесные явления в них тех, кто, как казалось, уже сгинул в Гулаге. Второй тип возникает там, где наука является не только видом свободной человеческой деятельности, одним из многих, но и где общество понимает ее повседневную ценность, – в этом случае оно (как через централизованные фонды, так и через предпринимательскую заинтересованность) обеспечивает ученым приемлемый доход и, что намного важнее, свободу поиска и авторитет в профессиональной среде, а все остальное приходит само собой.
История знает, пожалуй, два типа взаимоотношения этой части и его целого между собой
Какими бы разными ни были эти два типа отношений науки и ученых с обществом, только они доказывали свою эффективность, причем по вполне понятной и очевидной причине: наука была нужна. Почему из лагерей сначала вернули конструкторов самолетов, потом ракет, а потом и тех, кто создал советскую атомную бомбу? Потому что власть понимала, что на кону стоит само существование той страны, измываться над жителями которой она считала своим монопольным правом. Почему в 1980 году в США был принят Patent and Trademark Law Amendment Act, позволявший ученым, работавшим за государственные гранты, регистрировать на свое имя полученные патенты? Потому что законодатели понимали: частные собственники скорее коммерциализируют свой продукт, а это через налоги окупит затраты сторицей. И все это лишь подчеркивает примитивное фундаментальное основание причины нынешнего отношения российской власти к науке: наука ей попросту не нужна.
Это может показаться кощунственным и диким, но при ближайшем рассмотрении подход российской элиты довольно рационален.
Россия вкладывалась в науку десятилетиями – и что получила? Российский (и то не вполне) Sukhoi Superjet 100 пока продается за рубеж со скрипом, исключением стал майский контракт на сто самолетов с китайцами, но его еще нужно исполнить. Танк «Армата», как доверительно сообщают нам китайские товарищи ( http://top.rbc.ru/business/09/06/2015/5576c8179a79472df0e959d7 ), использует не самые современные технологии и слишком дорог.
У нас почти нет современных технологий нефтедобычи: вклад иностранных нефтесервисных компаний в российские проекты, связанные с горизонтальным бурением, составлял (до введения санкций) 56%, а в области технологий гидроразрыва пласта – 93% :
https://slon.ru/economics/sanktsii_zamedlennogo_deystviya_ili_rossiya_v_neftyanoy_lovushke-1194826.xhtml
Современные локомотивы мы собираем только по лицензии; компьютеров и средств мобильной связи не производим. При этом в стране столько денег, что можно позволить себе любой импорт, – в таких условиях финансирование прикладной науки является заведомо убыточным предприятием. Нужда в таковом появляется либо тогда, когда вы приближаетесь к передовым образцам (как происходит сейчас в Китае), либо когда пребываете в состоянии осажденной крепости. Мы сейчас ни в первой, ни во второй позиции.
Финансирование фундаментальной науки еще более сомнительно. Оно требует огромных денег: сначала на обучение студентов, потом на содержание исследователей, потом на оборудование и т.д. Результат же, даже если он окажется весьма многообещающим, все равно не будет у нас применен – нет ни конкурирующих между собой промышленных компаний, ни системы стартапов, ни многомиллиардных (по капитализации) технологических компаний. Даже если, например, будут сделаны прорывные открытия в медицине, то, во-первых, мы не сможем создать оборудования на их основе, и, во-вторых, оно не будет применено в стране, где на здравоохранение из бюджетов тратится в среднем $250 на человека в год, притом что в Европе – не менее $2000.
Это значит, что финансирование российской науки оборачивается зарубежным процветанием – именно там изобретения коммерциализируются, именно туда уезжают лучшие студенты и инноваторы. Неудивительно, что к каждому новому призыву увеличить финансирование науки власть относится скептически: если сегодня за рубежом и так живет больше успешных ученых с российскими корнями, чем в самой России, зачем же еще помогать проклятому Западу?
Это значит, что финансирование российской науки оборачивается зарубежным процветанием
Последний момент открывает еще одну причину, по которой российские власти сегодня не могут быть расположены к ученым. Логика научного знания всегда предполагала универсальность, даже когда вся «наука» сводилась в Европе к теологии, проблемы которой обсуждались на латыни. Только в относительно короткий период «национальных государств» (с XVIII по ХХ век) наука стала национальной, и то потому, что государства сформировали различные бизнес-модели и обладали противоположными интересами. Советский Союз поймал период наибольшей огосударствленности науки – и показал достаточно высокую эффективность в тот момент. Но затем пришла эпоха глобализации, и именно синергия глобального интеллекта не оставила советской науке ни одного шанса сохранить свой относительно соответствующий «лучшим мировым аналогам» характер. Застой 1970-х годов был не только социальным застоем, но и следствием полной неприспособленности СССР к современному типу технологического развития. Ракеты и бомбардировщики 1960-х годов летают (и падают) и по сей день, но ни одну из новых современных отраслей мы так и не создали; кадры как утекали, так и будут утекать; разрыв с передовыми странами будет становиться все большим.
Чтобы что-то исправить, нужна невиданная для России социальная/политическая открытость, и не только, – нужно, чтобы общество было организовано по современным канонам. Но это противоречит идеологии нынешней верхушки, и поэтому исследователи-новаторы будут чувствовать себя в России все более и более неуютно.
Разумеется, существует и проблема статусная. Россия перешла от советской эпохи к современной не через созидание, как, например, тот же Китай, а через разрушение всех основных социальных структур и связей. В любой нормальной стране, где наука занимает подобающее ей место, существует научная элита, ранжирование которой в ее замкнутой среде является показателем реальных достижений ученых (так же как существуют элиты предпринимательские, политические или военные). В России от этой сложной системы остался лишь формальный «статус», который легко приобрести за деньги: предприниматели и военные становились депутатами и чиновниками, чиновники – миллионерами; и, конечно, почти каждый по-настоящему уважающий себя миллионер, министр, депутат или генерал обзаводился дипломом доктора наук и коллекцией якобы написанных им книг. Обратный поток из науки во власть и бизнес был закрыт, а престиж профессии разрушен. Восстанавливать его сейчас не только сложно, но и опасно: взгляните на «Диссернет», для настоящей очистки нужны десятки таких проектов и глубокие изменения во всей научной культуре.
Неудивительно, что наука в России в значительной мере стала имитацией. Государство поддерживает ее в той мере, в какой она нужна ему как «визитная карточка». Именно поэтому придумываются «Роснано» и «Сколково»; в федеральных университетах появляются зарубежные профессора, которые редко бывают там лично, но подписывают свои статьи положенной за неплохие деньги аффилиацией; чиновники отчитываются за выделение на святые цели все новых и новых миллиардов, которые потом в значительной степени уходят неизвестно куда. Достаточно посмотреть на нашу гордость, Роскосмос, который 89% средств (или 71,6 млрд рублей), выделенных в 2014 году на НИОКР, потратил «нецелевым» образом.
Государство, повторю, рассматривает науку не как самостоятельную функцию общества, а как часть созданной им финансовой и политической системы, которая не должна в своем функционировании отклоняться от заданных параметров. И, если исходить из сказанного, я бы ответил на поставленный в начале статьи вопрос очень просто: фонд «Династия» разгромлен потому, что власть не допускает исключений из своих правил иначе как для своих холуев. Ничего личного здесь нет: есть закон, и он един для всех, кто не участвовал в кооперативе «Озеро». А то, что Дмитрий Зимин обиделся, так обидчивым в стране не место: здесь сегодня зарабатывают, а не сентиментальничают. Восстанавливая памятники Сталину, российская верхушка не понимает даже того, что понимал генералиссимус: если вы хотите построить сильную страну, то ей нужна наука.
https://slon.ru/posts/52593
Вопрос скорее должен звучать не «зачем», а «почему» – и в этом случае и он сам, и ответ на него наполнятся иным, более глубоким смыслом.
Ученые и наука – часть общества и часть его повседневной деятельности. История знает, пожалуй, два типа взаимоотношения этой части и его целого между собой. Один тип возникает, когда общество оказывается в беде и понимает, что оно не может выжить без того, чтобы стать современным, и даже без того, чтобы как-то опередить своих конкурентов и врагов. В этой ситуации система, какой бы они ни была, готова пойти на любые уступки и компромиссы – достаточно вспомнить избирательное отношение к ученым в сталинское время, знаменитые «шарашки» и чудесные явления в них тех, кто, как казалось, уже сгинул в Гулаге. Второй тип возникает там, где наука является не только видом свободной человеческой деятельности, одним из многих, но и где общество понимает ее повседневную ценность, – в этом случае оно (как через централизованные фонды, так и через предпринимательскую заинтересованность) обеспечивает ученым приемлемый доход и, что намного важнее, свободу поиска и авторитет в профессиональной среде, а все остальное приходит само собой.
История знает, пожалуй, два типа взаимоотношения этой части и его целого между собой
Какими бы разными ни были эти два типа отношений науки и ученых с обществом, только они доказывали свою эффективность, причем по вполне понятной и очевидной причине: наука была нужна. Почему из лагерей сначала вернули конструкторов самолетов, потом ракет, а потом и тех, кто создал советскую атомную бомбу? Потому что власть понимала, что на кону стоит само существование той страны, измываться над жителями которой она считала своим монопольным правом. Почему в 1980 году в США был принят Patent and Trademark Law Amendment Act, позволявший ученым, работавшим за государственные гранты, регистрировать на свое имя полученные патенты? Потому что законодатели понимали: частные собственники скорее коммерциализируют свой продукт, а это через налоги окупит затраты сторицей. И все это лишь подчеркивает примитивное фундаментальное основание причины нынешнего отношения российской власти к науке: наука ей попросту не нужна.
Это может показаться кощунственным и диким, но при ближайшем рассмотрении подход российской элиты довольно рационален.
Россия вкладывалась в науку десятилетиями – и что получила? Российский (и то не вполне) Sukhoi Superjet 100 пока продается за рубеж со скрипом, исключением стал майский контракт на сто самолетов с китайцами, но его еще нужно исполнить. Танк «Армата», как доверительно сообщают нам китайские товарищи ( http://top.rbc.ru/business/09/06/2015/5576c8179a79472df0e959d7 ), использует не самые современные технологии и слишком дорог.
У нас почти нет современных технологий нефтедобычи: вклад иностранных нефтесервисных компаний в российские проекты, связанные с горизонтальным бурением, составлял (до введения санкций) 56%, а в области технологий гидроразрыва пласта – 93% :
https://slon.ru/economics/sanktsii_zamedlennogo_deystviya_ili_rossiya_v_neftyanoy_lovushke-1194826.xhtml
Современные локомотивы мы собираем только по лицензии; компьютеров и средств мобильной связи не производим. При этом в стране столько денег, что можно позволить себе любой импорт, – в таких условиях финансирование прикладной науки является заведомо убыточным предприятием. Нужда в таковом появляется либо тогда, когда вы приближаетесь к передовым образцам (как происходит сейчас в Китае), либо когда пребываете в состоянии осажденной крепости. Мы сейчас ни в первой, ни во второй позиции.
Финансирование фундаментальной науки еще более сомнительно. Оно требует огромных денег: сначала на обучение студентов, потом на содержание исследователей, потом на оборудование и т.д. Результат же, даже если он окажется весьма многообещающим, все равно не будет у нас применен – нет ни конкурирующих между собой промышленных компаний, ни системы стартапов, ни многомиллиардных (по капитализации) технологических компаний. Даже если, например, будут сделаны прорывные открытия в медицине, то, во-первых, мы не сможем создать оборудования на их основе, и, во-вторых, оно не будет применено в стране, где на здравоохранение из бюджетов тратится в среднем $250 на человека в год, притом что в Европе – не менее $2000.
Это значит, что финансирование российской науки оборачивается зарубежным процветанием – именно там изобретения коммерциализируются, именно туда уезжают лучшие студенты и инноваторы. Неудивительно, что к каждому новому призыву увеличить финансирование науки власть относится скептически: если сегодня за рубежом и так живет больше успешных ученых с российскими корнями, чем в самой России, зачем же еще помогать проклятому Западу?
Это значит, что финансирование российской науки оборачивается зарубежным процветанием
Последний момент открывает еще одну причину, по которой российские власти сегодня не могут быть расположены к ученым. Логика научного знания всегда предполагала универсальность, даже когда вся «наука» сводилась в Европе к теологии, проблемы которой обсуждались на латыни. Только в относительно короткий период «национальных государств» (с XVIII по ХХ век) наука стала национальной, и то потому, что государства сформировали различные бизнес-модели и обладали противоположными интересами. Советский Союз поймал период наибольшей огосударствленности науки – и показал достаточно высокую эффективность в тот момент. Но затем пришла эпоха глобализации, и именно синергия глобального интеллекта не оставила советской науке ни одного шанса сохранить свой относительно соответствующий «лучшим мировым аналогам» характер. Застой 1970-х годов был не только социальным застоем, но и следствием полной неприспособленности СССР к современному типу технологического развития. Ракеты и бомбардировщики 1960-х годов летают (и падают) и по сей день, но ни одну из новых современных отраслей мы так и не создали; кадры как утекали, так и будут утекать; разрыв с передовыми странами будет становиться все большим.
Чтобы что-то исправить, нужна невиданная для России социальная/политическая открытость, и не только, – нужно, чтобы общество было организовано по современным канонам. Но это противоречит идеологии нынешней верхушки, и поэтому исследователи-новаторы будут чувствовать себя в России все более и более неуютно.
Разумеется, существует и проблема статусная. Россия перешла от советской эпохи к современной не через созидание, как, например, тот же Китай, а через разрушение всех основных социальных структур и связей. В любой нормальной стране, где наука занимает подобающее ей место, существует научная элита, ранжирование которой в ее замкнутой среде является показателем реальных достижений ученых (так же как существуют элиты предпринимательские, политические или военные). В России от этой сложной системы остался лишь формальный «статус», который легко приобрести за деньги: предприниматели и военные становились депутатами и чиновниками, чиновники – миллионерами; и, конечно, почти каждый по-настоящему уважающий себя миллионер, министр, депутат или генерал обзаводился дипломом доктора наук и коллекцией якобы написанных им книг. Обратный поток из науки во власть и бизнес был закрыт, а престиж профессии разрушен. Восстанавливать его сейчас не только сложно, но и опасно: взгляните на «Диссернет», для настоящей очистки нужны десятки таких проектов и глубокие изменения во всей научной культуре.
Неудивительно, что наука в России в значительной мере стала имитацией. Государство поддерживает ее в той мере, в какой она нужна ему как «визитная карточка». Именно поэтому придумываются «Роснано» и «Сколково»; в федеральных университетах появляются зарубежные профессора, которые редко бывают там лично, но подписывают свои статьи положенной за неплохие деньги аффилиацией; чиновники отчитываются за выделение на святые цели все новых и новых миллиардов, которые потом в значительной степени уходят неизвестно куда. Достаточно посмотреть на нашу гордость, Роскосмос, который 89% средств (или 71,6 млрд рублей), выделенных в 2014 году на НИОКР, потратил «нецелевым» образом.
Государство, повторю, рассматривает науку не как самостоятельную функцию общества, а как часть созданной им финансовой и политической системы, которая не должна в своем функционировании отклоняться от заданных параметров. И, если исходить из сказанного, я бы ответил на поставленный в начале статьи вопрос очень просто: фонд «Династия» разгромлен потому, что власть не допускает исключений из своих правил иначе как для своих холуев. Ничего личного здесь нет: есть закон, и он един для всех, кто не участвовал в кооперативе «Озеро». А то, что Дмитрий Зимин обиделся, так обидчивым в стране не место: здесь сегодня зарабатывают, а не сентиментальничают. Восстанавливая памятники Сталину, российская верхушка не понимает даже того, что понимал генералиссимус: если вы хотите построить сильную страну, то ей нужна наука.
https://slon.ru/posts/52593
28-06-2015 01:47
Россия, Санкт-Петербург
28-06-2015 08:28