Пронзительная поэзия

Константин Комаров.
В те времена я не начал еще метаться,
не осушал бутылки, в воздух бросал подушки.
Слова такого не знал еще -пигментация,
но радостный был, когда по весне -веснушки.

Рожу мою покрывали обильным слоем,
“солнцем присыпало”, -мне говорила мама.
Доброе -было и было сильней, чем злое,
было и злое, но -несерьезно мало.

Люди еще не пахли резиной жженой,
и раздражали только комочки в каше.
Думал: девчонку встречу и сразу -в жены,
и сыновей чтоб двое -Петя и Саша.

Ел апельсин и катался в коверном ворсе,
плакал повсюду, красивые строя позы,
если бы знал, что потом не сумею вовсе,
был осмотрительней бы и экономил слезы.

Песенки пел, буквы писал в тетради,
как-то влетел в березу -на россыпь искр, -
зайчиком был на утреннике в детсаде
(так и остался, сука, пуглив и быстр).

Лез на деревья, корчил прохожим рожи,
кошкам хвосты обматывал липким скотчем…

С рифмой не повзрослеешь, но только все же
как-то не по себе мне последнее время очень.

Не писать стихов мне и романов,
Не читать фантастику в углу —
Я лежу в палате наркоманов,
Чувствую — сам сяду на иглу.

Кто-то раны лечил боевые,
Кто-то так обеспечил тылы...
Эх вы, парни мои шировые,
Поскорее сходите с иглы!

В душу мне сомнения запали,
В голову вопросы мне сверлят —
Я лежу в палате, где глотали,
Нюхали, кололи всё подряд.

Кто-то так залечил свою душу,
Кто-то просто остался один...
Эх вы, парни, бросайте морфушу —
Перейдите на апоморфин!

Рядом незнакомый шизофреник —
В него тайно няня влюблена —
Говорит: Когда не хватит денег —
Перейду на капли Зимина.

Кто-то там проколол свою совесть,
Кто-то в сердце вкурил анашу...
Эх вы, парни, про вас нужно повесть,
Только — повестей я не пишу.

Требуются срочно перемены!
Самый наш весёлый тоже сник.
Пятый день кому-то ищут вены,
Не найдут — он сам от них отвык.

Кто-то даже нюхнул кокаина —
Говорят, что — мгновенный приход;
Кто-то съел килограмм кодеина —
И пустил себя за день в расход.

Я люблю загульных, но не пьяных,
Я люблю отчаянных парней.
Я лежу в палате наркоманов —
Сколько я наслушался здесь, в ней!

Кто-то гонит кубы себе в руку,
Кто-то ест даже крепкий вольфрам...
Добровольно принявшие муку,
Эта песня написана вам!

Юлия, спасибо большое за эти строчки.

Ностальгия по Августу :)

Август - астры,
Август - звезды,
Август - грозди
Винограда и рябины
Ржавой - август!

Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август!- Сердце!

Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звездных -
Август!- Месяц
Ливней звездных!

М.Ц.

Осень. Обсыпается весь наш бедный сад,
Листья пожелтелые по ветру летят;
Лишь вдали красуются, там на дне долин,
Кисти ярко-красные вянущих рябин.

Весело и горестно сердцу моему,
Молча твои рученьки грею я и жму,
В очи тебе глядючи, молча слезы лью,
Не умею высказать, как тебя люблю.

Алексей Толстой

Не привыкай, не думай, что навек
И что теперь мне никуда не деться.
Я ускользну, беспечный человек,
Из рук твоих, из памяти, из сердца.
Не привыкай, не спи, когда усну,
Горюй, тревожься, радуйся, печалься,
А то и не заметишь- ускользну
Без знака и следа, как луч, сквозь пальцы.
Не привыкай, не думай, что, как все,
Что праздник позади уже, не думай.
Я укачу не лунном колесе
По лунной глади, по дорожке лунной,
В неведомые, странные края,
И луч, и свет, и день опережая.
Мгновение назад- еще твоя.
Отныне и навек- теперь чужая.

Полнолуние любви

Я верю в полнолуние любви,
Я верю в сумасшествие прилива,
Когда неотвратимо и красиво
В мои зрачки ударит свет Луны.
Когда ее тяжелая спина
Шлифовано швырнется в Землю бликом,
Твоя любовь войдет мне в сердце криком,
Дорожкой лунной сквозь квадрат окна.
И я люблю Луны ночной оскал,
Украденное светоотраженье -
Дрожит ее пьянящее влеченье
В твоих глазах, как в капельках зеркал.
А я навстречу зверем обернусь,
И лапами упрусь в тугую почву –
Ну, хочешь, я по-волчьи этой ночью
Твоей любви нечаянной добьюсь?
Как осторожен будет первый шаг…
Как будет недоверчиво сближенье,
Где желтый свет – немое наважденье,
В котором все другое и не так.
Где запахи сиреневой волной
Наполнят мозг, ослепший до предела,
Где я пойму, как сильно ты хотела
Быть в это полнолуние со мной.
Что эти губы… эти пальцы… взгляд
Сегодня мне подарены Луною,
Что я ни с кем на свете, лишь с тобою
Войду в летящий с неба звездопад.
И пусть беснуясь, кружится Земля,
Пытаясь сбить Луну с ее орбиты –
За вечный плен Луна с Землею квиты,
Отдав мне в полнолуние тебя.

Юрий Егоров

Цитата

Небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна в высоте полная луна, но еще не золотая, а белая. Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами звучали мягче, по-вечернему.
Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. — подумал Бездомный в изумлении, — ведь вот уже и вечер! А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось?  

Победа разума над телом  
Победа разума над телом… Ты бы видел!!!
Они бы раньше никогда меня не взяли,
А тут я стал такой непьющий псевдо-лидер
(Они бы сами так хотели, но устали).

Так вот, в четверг я взял отгул и в тот же вечер,
Без долгих сборов, мы рванули в Шерегеш.
Три бака в сторону одну сожгли, как свечи.
Всё на ходу: в машине спишь, сидишь и ешь.

А утром горы, перевалы… Что за чудо!?!
Там верно боги на вершинах мирно спят
И лишь фрирайдеры неведомо откуда
Наискосок меж сопок ёлочных летят.

Я-то на лыжи встал буквально вот – неделю,
А тут мне дали, этот чёртов сноуборд!!!
Я одну третью склона съехал и не верю,
Что целым встречу солнца завтрашний восход.

Но как замок ботинок (только лишь сжимает),
Так и на трассе путь всегда направлен вниз.
Природа выбор однозначный предлагает –
Или умрёшь, или прокатишься на бис!!!

Здесь было страшно всем, и все паниковали –
Под трёх метровым снегом встать так тяжело,
Но побеждали мы и ели отступали,
Освобождая путь наверх, судьбе назло.

Победа разума над телом… Вот так сила!!!
Я б не поверил никому, но видел сам.
Ты посмотри как это всё-таки красиво –
Летит поэт над снегом!!! …бывший наркоман.
(Василий Усольцев)

Ведь это так важно, уметь отпускать.
Разжать своё сердце, и птицею в небо
Пусть вольно кружиться, как над землёй май,
Цветущий в лучах восходящего лета.

Ведь это так важно, уметь отпускать.
Пусть даже грохочут дожди проливные,
Весь день напролёт про себя повторять:
«Всё будет ещё! Может, лучше, чем было…»

И преодолев сумасшедшую боль,
Оставить историю в воспоминаньях.
Шепнуть лишь кому-то:
«Я тебя отпускаю...»
Так важно уметь отпускать...

София Памукова

07.08.2012

Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала -- тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти, -- слепоты куриной
И маков набрав букет, --
Что звали меня Мариной
И сколько мне был лет.

Не думай, что здесь могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя,

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду -- ему вслед.
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет,

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.

М.Ц. 3 мая 1913
Коктебель

Евгений Евтушенко
 «Строфы Века»
Кратко о Цветаевой 

*Родилась в Москве. Умерла в Елабуге.
Отец М. Цветаевой был профессором Московского университета, основателем Музея изящных искусств на Волхонке. Мать, полуполька, полунемка, была пианисткой, учившейся у Артура Рубинштейна. В гимназические годы Цветаева часто бывала во Франции, Италии, Германии, Швейцарии. Ее первая книга стихов Вечерний альбом вышла в 1910-м. Еще в юности она предсказала: Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед — и не ошиблась. Но черед ее стихам пришел лишь после ее смерти. Цветаева была буйным гением, не умещавшимся в рамки каких-либо школ. Она сама стала школой, в которой была и учителем, и ученицей. Вся ее поэзия — от народной ворожбы, от заклинаний, обрядовых песен, причитаний. Ниагара ее страстей, выпущенная на волю, разломала бетонные дамбы классицизма. Великая троица новаторов русского стихосложения — Маяковский, Пастернак, Цветаева. Но если Маяковский насмешливо ерничал по поводу Пушкина, Цветаева ему присягала. Но не как коленопреклоненная ученица, а как равный — равному. У нее была не только тоска по Родине, но и тоска по Пушкину. Он — ее тайный любовник. У поэзии Цветаевой — мускулы молотобойца и тонкость пальцев ювелира. Даже ее интимнейшие стихи напоминают не камерную музыку — громовые симфонии. Ее гений неудержимо выплескивался во всем — в прозе, в стихах, даже в частных письмах. Если Ахматова была царицей русской поэзии, то Цветаева была ее Царь-Девицей. Воспев белую гвардию в книге Лебединый стан, она последовала за мужем в эмиграцию. Однако для тогдашних эмигрантских законодателей моды Цветаева была недостаточно белой. Она жила бедно и просила свою чешскую подругу Анну Тескову прислать ей какое-нибудь приличное платье в Париж с проводником, чтобы ей было что надеть на творческий вечер. А вернулась в Россию даже не от своей ностальгии — от отчаяния. Ее не убили, не арестовали. Ей уготовили другую мученическую жизнь — вокруг нее начали арестовывать самых близких и дорогих людей — мужа, дочь, сестру. Стихов ее не печатали. Пастернак, провожая в эвакуацию, дал ей для чемодана веревку, не подозревая, какую страшную роль этой веревке суждено сыграть. Цветаева пыталась устроиться судомойкой в писательской столовой в Чистополе, но совет писательских жен счел, что она может оказаться немецким шпионом. Потом уехала в город Елабугу, где стирала белье местному милиционеру. Не выдержав унижений, Цветаева повесилась на той самой веревке, которую дал ей Пастернак. Ныне кладбище в Елабуге, где она похоронена, стало местом паломничества любителей поэзии.*

Я не прошу вас разделить со мной мои привязанности и вкусы. Я делюсь любимым. Мне больше нечем с вами поделиться.



 ЕЛАБУЖСКИЙ ГВОЗДЬ 
Памяти М.Цветаевой

Помнишь, гераневая Елабуга,
ту городскую, что вечность назад
долго курила, курила, как плакала,
твой разъедающий самосад?

Бога просила молитвенно, ранено,
чтобы ей дали белье постирать.
Вы мне позвольте, Марина Ивановна,
там, где вы жили, чуть-чуть постоять.

Бабка открыла калитку зыбучую:
Пытка под старость - незнамо за что.
Ходют и ходют - ну прямо замучили.
Дом бы продать, да не купит никто.

Помню - была она строгая, крупная.
Не подходила ей стирка белья.
Не получалось у ней с самокрутками.
Я их крутила. Веревку - не я.

Сирые сени. Слепые. Те самые,
где оказалась пенька хороша,
где напослед леденяющею Камою
губы смочить привелось из ковша.

Гвоздь, а не крюк.
Он граненый, увесистый -
для хомутов, для рыбацких снастей.
Слишком здесь низко,
чтоб взять и повеситься.
Вот удавиться - оно попростей.

Ну а старуха, что выжила впроголодь,
мне говорит, словно важный я гость:
Как мне с гвоздем-то?
Все смотрят и трогают.
Может, возьмете себе этот гвоздь?

Бабушка, я вас прошу как о милости, -
только не спрашивайте опять:
А отчего она самоубилась-то?
Вы ведь ученый. Вам легче понять.

Бабушка, страшно мне в сенцах и комнате.
Мне бы поплакать на вашем плече.
Есть лишь убийства на свете, запомните.
Самоубийств не бывает вообще.

Е. Евтушенко 1967

Она родила 3 детей, но у нее, кроме стихов, нет прямых потомков. Среднюю дочь похоронила в 3-хлетнем возрасте, старшая, Аля, вместе с отцом Сергеем Эфроном была арестована в 1939 НКВД. О младшеньком Муре (Георгии) Марина попросила заботиться чужих людей в предсмертной записке. Она повесилась в последний летний день 1941 года , так и не встретив свою последнюю осень. Да, она наложила на себя руки сама (это только спустя 50 лет ее признают не самоубийцей, а доведенной до самоубийства той ужасной жестокой варварской властью и войной). И только спустя 50 лет патриархом Алексием II имя ее разрешено будет произносить в поминальных молитвах.
Царствия тебе небесного, светлая рябиновая душа - Марина.

 Моим стихам 
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
- Нечитанным стихам! -

Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.

Ассоциация на Цветаеву и Шопена

  БАБУШКЕ
Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы...
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?

Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли...
По сторонам ледяного лица
Локоны, в виде спирали.

Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, кто вы?

Сколько возможностей вы унесли,
И невозможностей - сколько? -
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!

День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
- Бабушка! - Этот жестокий мятеж
В сердце моем - не от вас ли?..

Коли милым назову - не соскучишься.
Превеликою слыву - поцелуйщицей.
Коль по улице плыву - бабы морщатся:
Плясовницею слыву, да притворщицей.

А немилый кто взойдет, да придвинется -
Подивится весь народ - что за схимница.
Филин ухнет - черный кот ощетинится,
Будешь помнить целый год - чернокнижницу.

Хорошо, коль из ружья метко целятся,
Хорошо, коли братья верно делятся,
Коли сокол в мужья метит - девице...
Плясовница только я, да свирельница.

Коль похожа на жену - где повойник мой?
Коль похожа на вдову - где покойник мой?
Коли суженого жду - где бессонница?
Царь-Девицею живу, беззаконницей!

МЦ

Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
Ты, все душевные способности губя,
Нас мучишь; как поля, мы страждем от засухи;
Лишь как бы напоить да освежить себя -
Иной в нас мысли нет, и жаль зимы-старухи,
И, проводив ее блинами и вином,
Поминки ей творим мороженым и льдом.


  С днем рождения, Александр Сергеевич

О. Э. Мандельштаму

Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих верст.

Я знаю, наш дар — неравен,
Мой голос впервые — тих.
Что вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!

На страшный полет крещу Вас:
Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь,
Юный ли взгляд мой тяжел?

Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед...
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих лет.

М.Ц.

Можно добавить фотографии из Дома-музея Цветаевой, Дюдюка ? )

Конечно, можно Спасибо за такие ценные экспонаты в мою копилочку:-)

В свое время сильно меня впечатлило....

Я знаю:
Что бы со мной не случилось,
Все произойдет наихудшим образом.
И к этому я готов.
Я знаю:
Жизнь станет лучше тогда,
Когда раз и навсегда я расстанусь
С Надеждой.
И еще сказал себе я:
Не бойся.
Не верь.
Не проси.
Дети Надежды — Разочарования.
И нет у нее других детей.
Надо - ждать, — говорит Надежда.
И вот ждал я.
Но зря.
Господи.
Я знаю:
Потом не придет никогда.
Помоги мне проститься с надеждами,
И жить не будущим, но настоящим.
А. Деркач

Иосиф Бродский

Время года -зима. На границах спокойствие. Сны
Переполнены чем-то замужним, как вязким вареньем.
И глаза праотца наблюдают за дрожью блесны,
Торжествующей втуне победу над щучьим веленьем.

Хлопни оземь хвостом, и в морозной декабрьской мгле
Ты увидишь, опричь своего неприкрытого срама --
полумесяц плывет в запыленном оконном стекле
над крестами Москвы, как лихая победа Ислама.

Куполов, что голов, да и шпилей -- что задранных ног.
Как за смертным порогом, где встречу друг другу назначим,
где от пуза кумирен, градирен, кремлей, синагог,
где и сам ты хорош со своим минаретом стоячим.

Не купись на басах, не сорвись на глухой фистуле.
Коль не подлую власть, то самих мы себя переборем.
Застегни же зубчатую пасть. Ибо если лежать на столе,
То не все ли равно -- ошибиться крюком или морем.

Я-другое дерево.

Ты хочешь, чтобы я был, как ель, зеленый,

Всегда зеленый - и зимой, и осенью.

Ты хочешь, чтобы я был гибкий ,как ива,

Чтобы я мог, не разгибаясь ,гнуться.

Но я- другое дерево.

Если рубанком содрать со ствола кожу,

Распилить его, высушить, а потом покрасить,

То может подняться мачта океанского корабля,

Могут родиться красная скрипка, копье, крыша или белая палуба.

А я не хочу, чтобы с меня сдирали кожу.

Я не хочу ,чтобы меня красили, сушили

Нет, я этого не хочу.

Не потому, что я лучше других деревьев.

Нет...

Просто, я -другое дерево.

Говорят, если деревья долго лежат в земле,

То они превращаются в уголь, в каменный уголь,

Они долго горят, не сгорая, и это дает тепло.

А я хочу тянуться в небо.

Не потому ,что я лучше других деревьев,

Нет, я этого не говорю.

Просто, я -такое дерево.

Другое дерево.


Григорий Поженян

* Как-то я попытался вспомнить бодрое и оптимистичное стихотворение. На память пришли только Пилигримы Бродского. Все остальное - грусть и декаданс.
Конечно, провалы памяти нередки у мужчин.
Я не вспомнил Гойю Вознесенского, Ни к чему полуночные бденья Коржавина и много чего еще. Я напрочь забыл про Григория Поженяна.
Человек, прошедший войну. В мирной жизни - моряк.
Когда в 1941 году немцы осадили Одессу и отключили подачу воды, группа разведчиков пробралась к водокачке, захватила ее и пустила в город воду - на несколько часов. В этой акции смертников уцелели немногие. Среди выживших - Григорий Поженян. Мой самый любимый поэт.*
--------------------------------
Мир забывает тех,
кому не повезло.
И если ты промазал на дуэли,
забыл свой кортик на чужой постели,
упал с коня
или сломал весло -
спасенья нет.
Тебя забудет мир.
Без вздоха,
сожаления
и плача.
Свою удачу опроверг кумир.
Таков закон.
Да здравствует удача!


Пока сирень в глазах не отцвела

Г. Гельштейну

Спешите делать добрые дела,
пока еще не склевана рябина,
пока еще не ломана калина,
пока береста совести бела.
Спешите делать добрые дела.
В колесах дружбы так привычны палки,
в больницах так медлительны каталки,
а щель просвета так порой мала.
А ложь святая столько гнезд свила,
анчары гримируя под оливы.
У моря все отливы и отливы,
хоть бей в синопские колокола.
Пока сирень в глазах не отцвела,
и женщины не трубят в путь обратный,
да будут плечи у мужчин квадратны!..
Спешите делать добрые дела.


Небо осенью выше...
(из поэмы Одесская хроника (сентябрь 1941 г.))

Небо осенью выше,
печальней
светлее.
Лес - красивей,
особенно ясностью
просек.
Так я вижу его
и ничуть не жалею,
что приходит пора,
уносящая росы,
что кружится листва,
что последняя стая
журавлей
отлетает, тревогой объята.
В этот час,
в сыроватой земле прорастая,
начинают свой путь молодые опята.
И не жаль
журавлиных протяжных известий.
Если осень,
пусть осень.
Но только б не рано.
Пусть, как в жизни людей,
необычно, не вместе
оголяются ветви берез и каштанов.
Но бывает...
орешник зеленый-зеленый,
а негнущийся дуб -
облетевший и черный...
Что мне гнущихся прутьев
земные поклоны?
Мне б дубы да дубы
в вышине непокорной,
мне б сурового кедра янтарные соки,
вот того,
с побуревшим стволом в два обхвата.
Осень!
Час листопада под небом высоким.
Осень!
Первое острое чувство утраты.
Дай мне, сердце, бескрайний полет
голубиный,
собери все опавшие листья у веток.
Облетают рябины, облетают рябины...
А к чему мне рябины?
Я не про это...


* * *

Нужно, чтоб кто-то кого-то любил.
Это наивно, и это не ново.
Не исчезай, петушиное слово.
Нужно, чтоб кто-то кого-то любил.
Нужно, чтоб кто-то кого-то любил:
толстых, худых, одиноких, недужных,
робких, больных - обязательно нужно,
нужно, чтоб кто-то кого-то любил.
Лось возвращенье весны протрубил,
ласточка крылья над ним распластала.
Этого мало, как этого мало.
Нужно, чтоб кто-то кого-то любил.
Чистой воды морякам под килем,
чистого неба летающим в небе.
Думайте, люди, о боге, о хлебе,
но не забудьте, пока мы живем:
нет раздвоенья у супертурбин,
нет у земли ни конца, ни начала.
Мозг человеческий - как это мало.
Нужно, чтоб кто-то кого-то любил.


Плоть травой прорастет

За молчанье - молчание.
как давно это было.
Плащ вишневого цвета,
кинжал и колет.
- Ты любила? -
и шея на плаху:
- Любила, -
И душа вознеслась.
И любви не теряется след.
Вера выше всех доказательств.
На лбу - троеперстье.
- Отрекись, протопоп. -
И запекшимся ртом:
- Никогда. -
Плоть травой прорастет.
Но жив аввакумовский перстень,
чтоб для всех страстотерпцев
обернулась судьбою беда.
Скачут кони без всадников.
Оскорбивший наказан.
Как давно это было.
К сожаленью, давно.
Обостренное чувство греха
водит душу на казнь.
Плоть травой прорастет,
если праведным было зерно.


Талант

Еще не зная, что тебя влечет
на рифы неизведанных открытий,
кто поселился, ангел или черт,
в душе, поднявшей паруса отплытий,
еще на изначальном рубеже
ты в поисках глубин идешь мористей,
а тень сомненья расползлась уже
по коже неоформившихся истин.

Но, скрытой одержимостью влеком,
внеклеточной и внематериковой властью,
прозрения накатывая ком,
себя ты чьей-то ощущаешь частью.

Талант надличен.
Как ты ни зови,
как ни тащи за хвост кота удачи -
кровь под ногтями и крыло в крови.
Коль страсти ближе -
горечь правды дальше.

Талант надличен.
Нет ни вечных льдов,
ни тайною задушенной ошибки.
Уже давно под тяжестью годов
заждались нас
пророчества пушинки.

Талант надличен.
Лишь хватило б сил,
все отметая, над тщетой вчерашней
встать у холмов безвременных могил
и ощутить, что ничего не страшно.


Слоны

Защищая свою крутизну,
не печальтесь, что губы разбиты.
Ни погонщику и ни слону,
как слоны, не прощайте обиды.
Шрам притерпится, боль отболит.
Как бы ни были поводы жестки,
никому не прощайте обид.
Защищайте свои перекрестки.
Есть особый изгиб у спины,
принимающий вызов обрыва.
И особая власть у разрыва.
Не прощайте обид, как слоны.
Без любви: ни щепы, ни следа.
Ни чужим, ни своим и ни званым.
Ни тоски, ни слонят, ни саванны.
Как слоны: никому, никогда.


* * *

Все до боли знакомо:
стрелы мачт, скрип задумчивых талей,
грозный окрик старпома,
грузный стук деревянных сандалий,
жесткость флотских подушек
и щитов броневая подкова,
дула дремлющих пушек,
словно губы, замкнувшие слово...
Здесь не в моде калоши,
здесь, как флаги, расправлены плечи,
здесь не стонут от ноши
и не любят туманные речи.
Дайте право на выход -
турбины теплы и готовы.
Без упреков и выгод
эти люди обрубят швартовы.
И, не терпящий фальши,
перед тем как уйти из залива,
вскинет флаги сигнальщик,
написав: Оставаться счяастливо.
С ними ростом я выше,
влюбленней в зарю и храбрее.
К черту стены и крыши,
пусть наколется небо на реи,
пусть кричат альбатросы,
пусть парой летают орланы!
Тот покоя не просит,
кто на длинной волне океана.
Пусть гремит непокорно
флотский колокол громкого боя!..
Как для храбрых просторно
океанское поле рябое!


* * *

Пока пути чисты,
господь, друзей храни,
и я не жгу мосты
и не гашу огни.
У жизни на краю
не ерзаю, не лгу.
Живу, пока могу,
пока могу - пою.


Погоня

Я старею, и снятся мне травы,
а в ушах то сверчки, то шмели.
Но к чему наводить переправы
на оставленный берег вдали!
Ни продуктов, ни шифра, ни грязи
не хочу ни сейчас, ни потом.
Мне сказали:
- Взорвете понтон
и останетесь в плавнях для связи. -
...И остался один во вселенной,
прислонившись к понтону щекой,
восемнадцатилетний военный
с обнаженной гранатной чекой.
С той поры я бегу и бегу,
а за мною собаки по следу.
Все на той стороне. Я последний
на последнем своем берегу.
И гудят, и гудят провода.
Боль стихает. На сердце покойней.
Так безногому снится погоня,
неразлучная с ним навсегда.

  Смысл всегда есть

В хрустальный шар заключены мы были,
и мимо звезд летели мы с тобой,
стремительно, безмолвно мы скользили
из блеска в блеск блаженно-голубой.

И не было ни прошлого, ни цели;
нас вечности восторг соединил;
по небесам, обнявшись, мы летели,
ослеплены улыбками светил.

Но чей-то вздох разбил наш шар хрустальный,
остановил наш огненный порыв,
и поцелуй прервал наш безначальный,
и в пленный мир нас бросил, разлучив.

И на земле мы многое забыли:
лишь изредка воспомнится во сне
и трепет наш, и трепет звездной пыли,
и чудный гул, дрожавший в вышине.

Хоть мы грустим и радуемся розно,
твое лицо, средь всех прекрасных лиц,
могу узнать по этой пыли звездной,
оставшейся на кончиках ресниц...
(В. Набоков)

Отмечено как флуд автором темысмотреть